Ровно год назад по еврейскому календарю, 3 хешвана, ушел из жизни Аба Таратута – легендарный деятель ленинградского отказа. Буквально за несколько недель до этого его близкий друг, ученый-гебраист Семен Мордухович Якерсон, опубликовал в своих соцсетях посвященную ему замечательную зарисовку. Сегодня, в день его йорцайта, публикуем этот текст с любезного разрешения автора.

Очень давно, в начале 70-х годов прошлого века, я, шестнадцатилетний мальчик из совершенно ассимилированной ленинградской семьи (папа-историк, мама-японист), влюбился в иврит. Почему вдруг – не спрашивайте, не смогу ответить. Любовь, что тут скажешь… Эта любовь оказалась взаимной. Иврит «открылся» мне и подарил себя. Очень быстро я выучил его достаточно, чтобы начать передавать эти знания другим. Этими другими были люди, которые хотели совершить алию или попали в отказ, но верили, что совершат эту алию когда-нибудь. Многие из них разумно считали, что лучше приехать в Израиль с ивритом. Но вот незадача – я совсем не хотел уезжать и поэтому в то нелегкое время достаточно быстро оказался в немилости и у «мелухи» (так мы называли сов. власть), и у самих этих отказников.  Меня некоторые из моих же учеников начали подозревать в сотрудничестве сами понимаете с кем. Но между «мелухой» и движением отказников была большая разница. «Мелуха» была бесстыдна, а у отказников была СОВЕСТЬ. И эта совесть имела совершенно конкретное имя – Аба Таратута.  Аба был по специальности астрономом, но работал, как и полагалось отказнику, то лифтером, то кочегаром. Он был невероятно красив, всегда спокоен и абсолютно порядочен. Абсолютно. У него была прелестная жена Ида и сын Миша.

Аба начал учить у меня иврит. Точнее, улучшать свой иврит.  Мы быстро стали друзьями. Дружили домами. И он на долгие годы стал мне моральной опорой. С тех пор прошла целая жизнь. Я сейчас оказался в Израиле, Ида уже 6 лет в лучшем из миров, их сын Миша в Нью-Йорке, а 88-летний Аба в реабилитационном центре в Хайфе… Вчера (12 сентября) я поехал его навещать. 5-й этаж, палата 547.

Я поднялся на 5 этаж. Огромные пустые коридоры, никаких дежурных за столиками нет. Палаты 510-509-508-507. Где-то впереди маячит и 500. Где же тогда 547? Спросить, повторяю, совсем не у кого. И вдруг откуда-то появляется медсестра. Я прям бегу к ней. Арабская женщина в хиджабе. Полноватая, молодая. Я говорю, вот ищу палату 547. Она где???
- А кто там лежит?
- Аба Таратута.
- Таратута, – сказала она, как бы в задумчивости. Таратута – повторила она снова, но уже более решительно. Таратута – мне показалось, что она пробует это звукосочетание   на вкус. И вдруг, как сказали бы серфингисты у нас на пляже в Яффо, «поймала волну»… И зычно запела на все лады «Та-ра-ту-та, Та-ра-ту-та, Та-ра-ту-та». Да ладно бы запела, она пустилась в пляс! Подпевая себе на разные голоса разложенным чудо-словом. Она танцевала невероятный восточный танец: бедра, живот, грудь, руки (особенно выразительными были руки). Танцуя, она повернулась ко мне лицом и задом наперед   двинулась по коридору, я – за ней. В какой-то момент она ловко завернула (спиной же) за угол и там открылся еще один большой коридор. Так мы по нему и двигались. Дошли до столовой. Там сидели понурые ходячие и медперсонал. Мы протанцевали мимо них и пошли дальше.
- Ну, красавчик (хатих), почему ты со мной не танцуешь своего та-ра-ту-ту?
- Я стесняюсь.
- Эх, нашел ты место стесняться – реабилитацию тяжелых больных! – смеясь и не сбиваясь с ритма, подхватила она. Давай, давай. Та-ра-ту-та, та-ра-ту-та. Я прямо видел перед собой пророчицу Мириам, только без бубна (или что там у нее было). Так мы дотанцевали до 547 палаты. Тут она остановилась, сказала «твой у окна» и растворилась в коридоре.

Аба, честно говоря, выглядел не очень. Сил в его теле нет и воли к жизни, похоже, тоже… Но визиту обрадовался. Вспоминали былое, поговорили о детях и внуках, посмотрели одну серию сериала про еврейские рукописи «От руки», послушали пару романсов в исполнении Рашели. Все, говорит, уже было. Кому мог, я в жизни помог (очень многим), что мог – сделал (очень много всего), на что я еще нужен?

«Э, нет, братец, – говорю, – типа «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Ты думаешь, что все, а не знаешь, что прямо сейчас ты стал еще и песней, и танцем! Может, даже гимном больницы будешь!». Ну, и начал ему напевать да движения ее показывать. Неуклюже, конечно, получилось. Но Аба, как мне показалось, как-то приободрился и улыбнулся.
– Да, говорит, многим я был, а вот танцем – впервые…

Аба Таратута в последние годы жизни

Читайте также:

Аба Таратута, легендарный ленинградский отказник

«Из чрева кита»

Подпольное изучение иврита в Ленинграде

Мартин Гилберт и советские «отказники»

В Петербург приехала семья активистов отказа

Борис Кельман, воспоминания об отказе