Своими рассказами делятся Нина Цивина (Штыкан), которая знает о Блокаде и Холокосте по воспоминаниям родных и по документам семейной хроники, и пережившая войну 90-летняя Мая Набокова (Коган).

Мая Набокова с братом (держит букет) и Нина Цивина (в синем платье).

У Нины Цивиной хранятся множество фотографий и документов, связанных с жизнью ее семьи

Нина Цивина (Штыкан)

«Что стало с прабабушкой, мы так и не знаем»

Я по материнской линии родом из очень религиозной хасидской семьи из Невеля. Мои дедушка Аншель с бабушкой Зельдой Либой жили у родителей под Невелем, там был еврейский колхоз. Они жили в деревянном доме родителей моего дедушки, хозяйкой дома была дедушкина мама — Хана Рива Ханина, она руководила всеми, в том числе и своим мужем Хаимом Лейбовичем Ханиным, моим прадедушкой.

Мой дедушка Аншель работал в колхозе «Нацмен труд» зоотехником. Где точно был этот колхоз, я не знаю, мы все еще ищем документы в архивах. Когда началась война, дедушке было предписано вывезти лошадей. Дедушка мог вывезти в эвакуацию всю семью, но вывез только свою жену и двух детей: мою маму Лею 1930 года рождения и ее младшую сестру Бейлу Сойру 1935 года. Почему так вышло?

Моя прабабушка Хана Рива наотрез отказалась уезжать из Невеля. Она не верила советской власти — религиозных ведь притесняли. А их дом под Невелем им после Первой мировой войны строили пленные немцы, и о них у нее остались приятные воспоминания. Она была женщиной очень властной и наотрез отказалась ехать.

Хана Рива - в первом ряду с ребенком на руках

Мой дедушка, человек очень высокого роста, встал перед ней на колени, и, хотя не был склонен к выражению эмоций, плакал и умолял — папочка, мамочка... Невель в это время уже вовсю бомбили, так под разрывы бомб и уезжали, у меня есть маминой рукой записанное описание тех событий... Ей это потом всю жизнь снилось, и она каждую ночь кричала...

...Прадедушку немцы убили на Голубой даче, там было место расстрелов. Людей палкой оглушали и сбрасывали в ров, стреляли потом, об этом есть показания пленного немца.

А что стало с прабабушкой, мы точно так и не знаем... Ее судьба неизвестна...

С отцовской стороны во время Холокоста была убиты мама моего дедушки Ривка Штыкан с дочерью Миной и ее сыном Владимиром Равделем, это произошло в Лиепае.

В память о погубленных фашистами евреях Невеля Зинаида Израилевна, одна из тех, чьи родственники лежат там в братской могиле, написала такое стихотворение:

На свете был город еврейских людей.
И знал этот город любой иудей.
А жизнь в нем ценилась превыше всего,
«Аидише стот» называли его.
Под Невелем дачу зовут «Голубой» —
Там сотни евреев нашли свой покой...
Лежит с той поры там и дедушкин сын —
Лежит он с семьей — он был не один.
Умолкла навеки еврейская речь,
Не стал древний город евреев беречь...

«Брат был единственным выжившим малышом в районе Советских улиц»

На память о Блокаде у меня есть переданная мне сводным старшим братом Марком переписка моего отца Давида Штыкана со своей первой женой Татьяной Грибакиной. Марк — 1938 года рождения, он жив.

Давид Штыкан (отец Нины) со своей первой женой Татьяной Грибакиной

Отец ушел добровольцем на фронт, а Таня осталась в Ленинграде с младшим папиным годовалым сыном (1940 года рождения), его звали Левой. Они провели здесь все дни блокады, никуда не выезжая. Таня писала моему отцу из блокадного города трогательные письма, часть их опубликована. Они выжили чудом — во многом благодаря посылкам с фронта, которые отправлял им мой отец. Мой брат Лева был единственным выжившим в блокаду ребенком такого возраста (от года до трех), который жил в районе Советских улиц. Там Татьяна провела с ним всю блокаду. Она умерла в 1955 году, совсем молодой, от онкологии, а, может, от последствий голода.

А старшего папиного сына — трехлетнего Марка — Танины сестры вывезли из города в эвакуацию. Жена Марка тоже блокадница, ее тоже спасли чудом, вся ее семья погибла в Ленинграде.

Марк Штыкан со своей женой Аллой

Нина Цивина со сводным братом Марком

Кстати, про мою бабушку Хану — мать моего отца Давида Штыкана — есть романтичная семейная история, подкрепленная документами. Дело было еще до революции. Они с дедушкой полюбили друг друга, но семья дедушки — купца первой гильдии — была против. И по требованию прадедушки раввин в Петербурге отказался ставить молодым хупу. Тогда дедушка с бабушкой отправились пешком по льду в Кронштадт, где было много евреев, военнослужащих и штатских, и там местный раввин за деньги согласился поставить им хупу.

Бабушка Нины Цивиной — Хана

Бабушкина Ктуба

Мая Набокова (Коган)

«Мать, держись за стул — война...»

Я в блокаде не была, но помню время перед блокадой и как мы вернулись в Ленинград в 1944 году. Помню, как началась война, мне было 11 лет, мы жили на даче под Всеволожском, и я помню, как над нами кружили самолеты, это были немецкие разведчики, а потом наши зенитки стали их сбивать.

Мая Набокова (Коган) в детстве (в нижнем ряду слева)

Папа был моряк, он должен был уехать 21 июня. Ушел, нет его и нет, потом вернулся, бледный, пот на лице. Говорит маме: «Мать, держись за стул — война!»

А потом маму вызвал командир части, где папа служил, рассказал, что продуктов в городе мало, что будет голод, и уговорил уехать в эвакуацию. И мама дала согласие. Уехали мы 26 августа, пока ехали, поезд обстреливали, потому что состав был номерной, а там находились семьи военнослужащих.

В эвакуации пришлось очень тяжело, были в Средней Азии, потом в Елабуге.

А мой дядя Аншель Моисеевич Коган упомянут в книге Чаковского «Блокада», правда там он почему-то выведен под русской фамилией. Он был заместителем директора по хозяйственной части на заводе имени Лепсе, и он фактически спас рабочих от голодной смерти. Дядя организовал совхоз во Всеволожском районе в деревне, до которой немцы не дошли. Они там выращивали рожь и пекли хлеб, а работникам выдавали ежедневно дополнительные 125 грамм. А тем, кто совсем обессилел и уже работать не мог, дядя посылал немного хлеба. Так на этом заводе почти никто от голода не умер.

В 1944 году мы вернулись в Ленинград, в свою комнату на бульваре Профсоюзов. Комната была пустая. Все продали, выменяли, сожгли. А родственники, которые остались, выжили благодаря тому, что моя мама не выбрасывала остатки круп, а ссыпала их в большую жестяную пятилитровую банку. И вот, когда мы уехали, они эту банку нашли и по ложке этой крупы каждый день варили...

Записала Елена Янкелевич