Ученый-химик, кандидат наук, художник-иллюстратор Библии, лектор-просветитель, борец за право советских евреев на выезд, живая легенда ленинградского «отказа». Это все о Льве Евгеньевиче Утевском, ныне живущем в Иерусалиме. Он рассказал о себе нашему корреспонденту Елене Севенард.

Лев Евгеньевич Утевский

«Ваш дедушка меня спас»

Мой дед Гиршель-Монус Лейбович Утевский, родившийся в городке Пирятине Полтавской губернии, получил право на жительство в Санкт-Петербурге и поступление на медицинский факультет университета как герой русско-японской войны. Он стал известным детским врачом. Через много лет после его смерти я встречал старушек, говоривших мне: «Ваш дедушка меня спас, когда я была маленькой...». С бабушкой Анной Яковлевной Болоховской перед революцией они жили в собственном двухэтажном доме на Крестовском острове. Там и родился в 1910 году их единственный сын Евгений. Он учился в «Петершуле», но поступить на экономический факультет университета не смог уже не из-за еврейства, а из-за своего социального происхождения – как сын частнопрактикующего врача, отнесенного большевиками к категории буржуазии. А вот на юридическом факультете желающих учиться было, видимо, мало, поэтому отца зачислили туда. И только потом ему удалось прорваться на заветный экономический. Мама закончила математический факультет университета и всю жизнь преподавала математику. В 1935 году родился я.

Родители мамы из Белоруссии. Летом мы обычно выезжали на дачу в Богушевское неподалеку от Витебска. Там и встретили войну. Впоследствии мама рассказывала: когда мы уезжали в Витебск, на другом конце Богушевского уже появились немцы. Когда же мы добрались до Ленинграда, было решено, что мы с мамой переедем в Лесное, поскольку там было хорошее бомбоубежище, а на Крестовском его не было. Бомбоубежище действительно, было основательным, так что когда разбомбили находившийся над ним дом, то мы и другие люди, находившиеся в том подвале, не пострадали, а просто вынуждены были сидеть в темноте и ждать, когда нас откопают.

Начало войны отец встретил кандидатом экономических наук и деканом факультета городского хозяйства в Институте им. Плеханова. Этот статус давал ему так называемую «броню» – освобождение от призыва в армию, но отец пошел добровольцем и погиб в 1943 году.

И дед, и отец собирали книги, до сих пор и я продолжаю эту традицию. Я вырос под сенью богатой библиотеки, в которой было много редких книг по еврейской истории.

Лев Утевский на Елагином острове. 1950 год

Встал и больше уже не садился

В 1957 году я получил диплом инженера по специальности «технология целлюлозно-бумажного производства». В течение 15 лет был начальником лаборатории физико-химических исследований в Ленинградском филиале Всесоюзного научно-исследовательского института волокна. Наш филиал разрабатывал технические волокна для военных целей.

Идея репатриироваться посещала меня давно, но у меня была вторая форма секретного допуска. Я участвовал в совещаниях, подписывал секретные протоколы, поэтому не надеялся, что мне разрешат выехать из страны.

После знакомства с Борисом Девятовым в 1979 году, активным организатором еврейского просвещения в Ленинграде, я стал участвовать в еврейских мероприятиях.

Он мог, завидев на улице еврея, остановить его со словами:

– Вы не хотели бы поучаствовать...?

Далее следовало приглашение на тот или иной еврейский семинар, лекцию, встречу.

Так и я попал на один из семинаров. Он был организован на квартире где-то в начале Невского проспекта. Там я с удивлением обнаружил довольно много людей, которым интересна еврейская история. Основателями нашего семинара были Григорий Вассерман и Григорий Канович, живший в то время в Павловске. Именно на его квартире чаще всего и проходили семинары по еврейской истории. В его однокомнатной квартире умудрялись собираться до 100 человек.

Канович позднее вспоминал тот первый семинар:

«Собравшиеся задавали разные вопросы. А потом встал некто Лев Утевский и больше уже не садился. Он поразил присутствующих своим глубоким знанием еврейской истории и умением ее рассказывать».

Может, это влияние инопланетян?

Первая моя лекция была на тему: «Еврейские пророки и ценности современности». Мероприятие должно было проходить на какой-то квартире, но все сорвалось из-за того, что хозяину соответствующие органы объяснили, что этого делать не надо. Пришлось срочно искать другое место. В маленькой комнатке коммунальной квартиры, зажатый между стеной и пианино, я довольно долго рассказывал собравшимся о пророках. Были многочисленные вопросы. Особенно позабавил такой:

– Как же в те древние времена могли происходить такие события? Может все же это было влияние инопланетян?

Одна из моих любимых тем была «Об избранности еврейского народа». Я начинал лекцию со слов о том, что избранность еврейского народа не связана с талантами и способностями евреев, а также с подсчетом всяческих премий, полученных лауреатами-евреями. Эта избранность означает в первую очередь дополнительные обязанности.

Григорий Вассерман потом вспоминал, что в конце к нему подошла милая интеллигентная дама и сказала:

- Какая прекрасная лекция! Я только одно не поняла, почему мы, евреи, такие умные?

Хаим Вейцман и саудовский монарх

Летом мы выезжали за город на пикники, там я с удовольствием выступал перед расположившимися на траве в купальниках и плавках слушателями.

На одной из лекций присутствовала семья Изи Когана, нынешнего раввина синагоги на Малой Бронной в Москве. Тогда он был молодым человеком. Его маленькая рыжая дочурка живо реагировала и задавала мне вопросы, когда я рассказывал про пророка Йермиягу.

Обычно я сам выбирал темы лекций, но иногда организаторы семинаров «заказывали» что-то сами. Одна из таких лекций была о независимости Израиля; я потряс ленинградских «отказников», показав фотографию Хаима Вейцмана и саудовского монарха, склонившихся друг к другу головами. У меня был близкий друг крупнейший в стране арабист, переводчик Алексей Голдобин. Вот он мне эту фотографию и отыскал. А второй была лекция «Что такое Рош Ашана». Особенно дорога мне лекция «Великое восстание евреев против Рима. Беспричинная ненависть». Были сложности с литературой, но однажды в синагоге ко мне подошел некий человек и сказал:

– Я слышал, что Вы готовите лекции. Если Вам нужны работы Иосифа Флавия, то они у меня есть.

Однажды позвонили в дверь квартиры. На пороге стоял толстый человек, который сказал, что приехал из Бельгии. Он оказался бывшим членом подпольной военной организации Эцель времен подмандатной Палестины. Вынув из-за пазухи и изрядно похудев после этого, он протянул мне здоровенный том иерусалимского издания, где были важные данные для моей лекции.

Последнюю свою лекцию «Тайна пращи Давида» я готовил для детей «отказников» по просьбе ныне покойного Дани Фрадкина.

Как я остался без валенок, или «Свою дочь вы больше не увидите»

В феврале 1980 года мы с женой, тещей и мамой подали заявления на выезд. Все опытные люди предрекали мне долгие годы отказа. Я заранее уволился с работы, и мне помогли устроиться матросом-спасателем на станцию Дубки. К счастью, мне пришлось выполнять свои должностные обязанности только один раз, когда на мель села лодка с массивной пассажиркой на борту. Лето закончилось, спасатели были не нужны, и у меня была договоренность, что меня примут сторожем на почту и даже выдадут валенки. Но неожиданно в сентябре того же 1980 года меня вызвали в ОВИР за получением разрешения на выезд. Я даже сетовал, что лишился возможности походить в казенных валенках. По поводу такого скорого разрешения на выезд есть разные версии. Григорий Канович считает, что это связано с популярностью моих лекций, которая явно была не по душе соответствующим органам. Действительно, на этих еврейских семинарах было четыре основных лектора. Сашу Котта выпустили первым, потом меня, следом Кановича. Все это в течение полугода. И только Вассермана довольно долго держали, возможно, потому что он был сугубо религиозным лектором.

Наша дочь Евгения как раз заканчивала Технологический институт. Сотрудница ОВИРа мстительно предупредила:

- Учтите, что свою дочь вы больше никогда не увидите. Я вообще не понимаю, как можно уехать, бросив единственную дочь.

Прощание с дочерью и внуком перед репатриацией. Ленинград, 1980 г.

Я не стал вступать с ней дискуссию, а дочка после четырех лет отказа благополучно приехала с сыновьями Мишей (Моше Рохлин, сегодня – известный русскоязычный раввин, интервью с которым мы также надеемся опубликовать – ред.) и новорожденным Гришей.

Воссоединение семьи Утевских-Рохлиных в Беэр-Шеве. 1984 год

Уже в Израиле я активно разъяснял американским и английским евреям, что необходимо помогать советским «отказникам». Беседуя на эту тему с афроамериканским журналистом, я как доказательство показал фото своего маленького внука с подписью «рожденный в рабстве». Этот момент вызвал некоторое оживление клевавшего носом во время интервью американца.

Про Гило говорят больше, чем про Австралию

По приезде в Израиль я нашел работу в университете Беэр-Шевы. Там меня гордо именовали «Associated Professor», что от настоящего профессора отличается как милостивый государь от государя. Я занимался исследовательской работой и организовал проект по полым волокнам. Это было на стыке наук физики, химии и технологии. Потом я 15 лет работал в лаборатории негорючих пластиков.

Три израильтянина из Ленинграда

После выхода на пенсию мы с женой переехали в Иерусалим в район Гило, где жила семья нашей дочери. Один мой знакомый как-то сказал:

- Про ваше Гило говорят больше, чем про Австралию.

В тот год палестинцы регулярно обстреливали этот район, обстановка была несколько нервной. Когда приезжали международные делегации, я участвовал в этих встречах. Иностранцы впечатлялись обстановкой и выражали солидарность.

«Чтоб ни одна сволочь не сказала: мы не знали»

Я быстро понял, что израильский истэблишмент, как и все остальные, живет по принципу: «Я лучше знаю, как вам лучше». Поэтому я поставил себе задачу донести до нужных людей мнение евреев, запертых в Ленинграде и других городах СССР. Я как раз прочитал в это время книгу Уолтера Лэкера о том, как весь мир не хотел верить в массовое уничтожение евреев, и сделал своим девизом фразу: «Чтоб потом ни одна сволочь не сказала: мы не знали». Под этим лозунгом я вел интенсивную работу по информированию соответствующих израильских структур. Кроме того, посылал сведения не израильским организациям по всему миру. Однажды я был приглашен на встречу с нобелевским лауреатом, американским астрофизиком Арно Пензиасом, который приехал в Израиль. Он на все наши призывы обратить внимание своего правительства на проблему отвечал:

- Мы все делаем, но это не действует. Понимаете, человек, живущий рядом с железнодорожной станцией, спокойно спит под стук поезда, а просыпается от падения спичечного коробка.

Конверт Мартина Гилберта

Этот «коробок» нашел Мартин Гилберт - британский историк, советник четырех премьер-министров от Маргарет Тэтчер до Гордона Брауна, биограф Уинстона Черчилля, посвященный указом королевы Елизаветы в рыцари. Он без устали, страха и упрека много лет боролся за право советских евреев на выезд.

Мы с Мартином Гилбертом познакомились уже после его знакомства с моей дочерью, состоявшимся в Ленинграде в 1982 году. Можно сказать, что на меня упал отблеск подпольной еврейской активности моей дочери.

Мартин Гилберт был уже очень известным человеком, он много выступал в Израиле. Однажды в ответ на тираду ведущего какой-то израильской телепередачи о том, что правительство Израиля делает все возможное для советских «отказников», Мартин попросил:

- Если Вы назовете мне имена пяти последних узников Сиона, я дам Вам 1000 долларов.

Ведущий назвать имена не смог.

Тогда Гилберт вытащил из кармана весьма помятый конверт и показал ему со словами:

- Вы не первый, кому я его предлагаю в Израиле.

Это и был тот самый «спичечный коробок», которым Гилберт будил общественное мнение. Он написал и издал книгу «Евреи надежды» - как своеобразный ответ Эли Визелю, написавшему книгу «Евреи молчания» после посещения СССР в 1965 году.
Когда мою дочь наконец выпустили в Израиль, многие решили, что я перестану заниматься проблемами «отказников». Мартин Гилберт счел необходимым опубликовать свое письмо, в котором выразил уверенность, что я буду продолжать борьбу. И он не ошибся. Я написал письмо, адресованное Маргарет Тэтчер.

Письмо Мартина Гилберта Льву Утевскому

А мой 11-летний внук Михаил (Моше) Рохлин, приехав в Израиль, переписал его от своего имени. Это письмо мы отправили Мартину Гилберту, а тот передал его члену Британского парламента.

Письмо Моше Рохлина Маргарет Тэтчер

Библия на день рождения

Рисовал я с детства. Специального художественного образования у меня нет. Но в детстве я ходил в кружок рисования в Доме культуры. В середине 60-х в доме знакомых мне попалась на глаза Библия.

Ленинград. 1980 г.

Shmuel Ha-Nagid (Grenada X century)

Конечно, это была православная Библия, которая продавалась в букинистических магазинах Ленинграда не как Библия, а как иллюстрации Гюстава Дорэ.

На 30-летие мне подарили такую Библию. Вот тогда и началось мое увлечение иллюстрированием.

Рисунок Льва Утевского, напечатанный в шведской газете

Я рисовал не только сюжеты из Библии, но и серию иллюстраций к стихам Омара Хайама, Гумилева, Франсуа Вийона. Рисовал в основном тушью, тогда же освоил вырезание кусочком бритвы. Сейчас делаю это скальпелем.

В 2004 году я издал книгу иллюстраций к Библии «Не времени согнуть меня в поклоне», приложив в качестве предисловия отзыв рава Штайнзальца – да будет благословенна его память.

Ф14

Рисую и сейчас. Сегодня, например, я сделал новую иллюстрацию к «Книге Шмуэля» и выставил ее на своей страничке в Facebook.

Коллаж Лев Утевский с супругой. Иерусалим. 2020 год

Елена Севенард