Д-р Алиса Стоун-Нахимовская выросла в Бруклине, училась в Ленинграде, там же познакомилась с будущим мужем. Сегодня пишет книгу о русских евреях и мечтает побывать в петербургской Синагоге... О ее необычном жизненном пути рассказывает Вера Кнорринг.

...Ленинград, семидесятые годы теперь уже минувшего столетия. Я – совсем маленькая, и зимний город представляется мне необыкновенно красивым. Возможно, оттого, что почти у всех людей, которых я вижу на улицах, открытые, одухотвореные лица. Теперь я знаю, что где-то среди этих людей была и молодая девушка с большими удивленными глазами, одетая в легкое, не по сезону, пальтишко. Вряд ли мы с нею тогда встречались – наша встреча состоялась почти полвека спустя. И вызвала в памяти образ, который нашла замечательная ленинградская писательница Галина Галахова (Глузман). В ее книжке для детей «Невозможный Кукушкин» емко и точно подмечено: каждый человек – словно солнышко со множеством лучиков. Они-то и связывают человека с другими людьми.

Человеческие судьбы – они и впрямь такие: начнешь рассказывать об одной, и тут же в контексте рассказа появляется другая. Рассказывая о своем друге Анатолии Давидовиче Нахимовском, я упомянула супругу его младшего брата Александра – доктора Алису Стоун-Нахимовскую. Сегодня речь пойдет именно о ней.

Детство в Бруклине, не похожем на Америку

Наш город сыграл в жизни Алисы огромную роль. Но родилась она в США. «Я выросла в Нью-Йорке, в районе Бруклин, и это было особое место, не похожее на Америку вообще», – вспоминает Алиса. И поясняет: ее окружение в детстве составляли, помимо евреев, католики итальянского или ирландского происхождения, афроамериканцы и несколько китайцев. Если и попадались здесь «настоящие американцы», то они держали себя так, что их было не видно и не слышно. А слышалась веселая разноголосица – на каждом углу разговаривали по-своему. Такая пестрота диктовала особое отношение к жизни, вызывая интерес ко всему миру. А еще давала себя знать недавняя война. Ее близость все время ощущалась, пусть и не столь остро, как в Советском Союзе. На улицах то и дело встречались люди с концлагерными номерами на руке, повсюду ходили беженцы.

После событий 1956 года несколько беженцев из Венгрии оказались в числе одноклассников Алисы. Их рассказы определенным образом влияли на ее восприятие нашей страны. Впрочем, отношение к России в семье Алисы было скорее положительным. Отец девочки во время войны побывал в Германии и познакомился там с некоторыми русскими, а визит в США Хрущева, который Алиса прекрасно помнит, вызвал общий подъем уважения к Советскому Союзу.

Оттого-то годы спустя, когда Алиса собралась на стажировку в далекий Ленинград, особых возражений у семьи это не вызвало.

«Очень маленькое я вижу прекрасно»

Отправной точкой пути в Россию для Алисы стала школа, достаточно необычная: «...она была в то время самой большой школой на планете. В каждом классе, а всего их было три, училось по 1000 человек. Столько было народа, что на нашей выпускной церемонии выступал с речью Роберт Кеннеди, (тогда сенатор, брат покойного президента). Школа эта больше не существует, хотя здания – на самом деле их четыре, а внутри большой сад и домик «дореволюционного», еще голландского периода, – еще стоят. Но в них теперь четыре разные школы». Детей разделили на группы в соответствии с их успеваемостью. И те, кто хорошо учились, поголовно любили читать. Вначале Алиса предпочитала французскую литературу, затем постепенно перешла к русским авторам. Перечитала чуть ли не все, что было к тому времени переведено на английский язык! Впрочем, на ее первоначальный выбор профессии повлиял вовсе не круг чтения, а превосходные учителя: большинство выпускников просто мечтало вслед за ними стать... биологами. У некоторых так и вышло. Что же касается Алисы, то она решила начать свое обучение стажировкой от Корнеллского универститета и отправилась в город Итаку, где тот располагался. Своей специальностью она тогда избрала микробиологию – «Это я выбрала потому, что у меня зрение очень плохое. Но очень маленькое вижу прекрасно», – разъяснила она.

Ленинград. 1974 г.

Красная шуба

По прибытии выяснилось, что университет предлагает ряд программ на выбор. Одним из предметов был русский язык, и Алиса решила не упустить такой шанс. Ведь это давало «ключик» к любимым книгам!

Ленинград. 1974 г.

Затем было поступление в Корнелл-университет – на отделение славистики, затем обучение в аспирантуре... К этому времени Алиса Стоун, распростившаяся с мечтой о микробиологии, уже отлично читала по-русски, но вот с разговорной речью испытывала затруднения. К счастью, один из ее товарищей по аспирантуре обмолвился, что существует специальная программа, позволяющая молодым американским ученым съездить в Ленинград, и там, на месте, совершенствоваться в изучении русского. Алиса снова решила воспользоваться случаем...

Семья отнеслась к этому решению достаточно спокойно: родители считали, что девушке не так важно, какую профессию избрать, мол, все равно выйдет замуж и сосредоточится на семье. Все семейные диспуты относительно выбора жизненного пути выпали на долю старшего брата Алисы – когда он изъявил желание стать инженером, его выбор был принят в штыки. Ведь инженер должен работать в какой-либо фирме, а у Стоунов-старших еще свежи были воспоминания о том, как в Америке еще даже в 60-е годы, не говоря уже о более ранних временах, евреев не принимали на работу в сколько-нибудь престижные корпорации. Поэтому еврейским юношам рекомендовалось выбирать специальность с таким расчетом, чтобы впоследствии работать «на себя». Скажем, врачом или адвокатом – по примеру главы семейства, подвизавшегося в маленькой еврейской юридической фирме. Однако брат Алисы не только сумел преодолеть подобные стереотипы, но и поддержал, как мог, сестру. Сама она рассказывает об этом так: «Смешная деталь: перед моей поездкой брат подарил мне пуховую шубу – такие у нас только что появились. Она была красная, как пожар. В этой шубе, я выходила на улицу один раз. Поняла, что дальше нельзя. И мерзла до весны».

Ленинград. 1974 г.

Угрюмый ленинградский жених

Собственно программа Алису разочаровала. Впервые в жизни она принялась «прогуливать уроки». Но гораздо лучшие уроки ей преподнесла сама жизнь: у двадцатитрехлетней американки, несмотря на всю ее застенчивость, быстро завязалась дружба с ленинградцами. Ведь один из ее университетских преподавателей, сам только что вернувшийся из Ленинграда (а точнее, высланный из СССР за чтение «не той» литературы), дал Алисе несколько телефонных номеров своих друзей. «Я не звонила сразу, вообще не люблю звонить, до сих пор не люблю, и я еле-еле говорила по-русски. Но прошла неделя, а я ни с кем не познакомилась, и город прекрасный, и интересные люди везде, но я их не знаю. И решила звонить. Мы, американцы, жили в общежитии номер 6, на Мытнинской набережной. Единственный телефон за углом. И я пошла, и позвонила, и молодая женщина, которая подошла к телефону – к моему удивлению – очень обрадовалась и пригласила меня в гости. Они с мужем, оказалось, жили совсем близко. Я пошла, и восхищалась: нормальные люди! интересные! Как дома, только лучше».

Буквально на следующий же день Алису пригласили на день рождения уже не по соседству, а на другой конец города – в Дачное. Забавно, что этот семейный праздник пришелся на восьмое марта. «И там были люди, с которыми я до сих пор дружу. Включая довольно угрюмого Сашу Нахимовского», – улыбается Алиса. – «На следующий день, мы с еще одной новой знакомой – она теперь знаменитость, но тогда была студентка, училась в Тарту, – поехали в Петергоф. Вернулись мы к вечеру, и есть хотелось, и у нее была идея: пойдем к Нахимовскому».

Ленинград. 1974 г.

Вот так Алиса и познакомилась со своим будущем мужем. Он был тогда студентом, вхожим в диссидентские круги, а жил в огромной коммуналке на Рубинштейна – совсем недалеко от его дома сейчас стоит памятник Довлатову, с которым старший брат Александра учился в одном классе...

«Русские евреи? Ты погубишь себе карьеру!»

Впрочем, знакомства, заведенные Алисой в Ленинграде, привели не только к изменениям в ее личной жизни. Ведь Алиса, будучи аспиранткой Корнеллского университета, уже тогда всерьез занималась научной работой. «Тогда все читали обэриутов, я собрала материал и написала диссертацию об очаровательном Хармсе», – лаконично сообщает она. Но будущего ученого всерьез заинтересовала история русского еврейства. Расспрашивая Алису о причинах этой склонности, я как-то обмолвилась, что в свое время мои родители были резко против моего увлечения иудаикой. И вот что ответила Алиса:

«Заинтересовалась по двум причинам. Во-первых, в Ленинграде почти все друзья были евреями. Но они не знали ничего ни о еврейской истории, ни об иудаизме. Задавали мне вопросы. Я сама крайне мало знала, но у папы-мамы было много книг по еврейской истории и культуре (я просто много читала, читала абсолютно все, что попало) и, конечно, мы соблюдали праздники. Во-вторых – проблема евреев в русской культуре сама по себе интересная, а в аспирантуре никто об этом не говорил.Потому что это считалось невежливым. Профессора приняли моральный подход русской интеллигенции: еврейство – это одновременно что-то и маловажное, и неловкое. В результате читали Бабеля, а про то, что там [действующие лица] евреи, про то, что он сам еврей – ни слова.

Когда я решила писать о русских евреях, мои профессора отнеслись к этому почти как Ваши родители. Более или менее: я конечно, была им не дочь. Но они были против. "Там не о чем писать, погубишь себе карьеру". Когда я пишу это, помню кто именно мне это говорил. Не все. Мой самый любимый профессор, чешский еврей (о чем я узнала намного позже, знала, конечно, что он чешского происхождения), не выражал мнения. Может быть, он просто не спрашивал, чем я занимаюсь – мы встречались, он очень любил Сашу, но говорили о другом.

Но мне очень помогали два человека. Один – это Шимон Маркиш, сын Переца, который преподавал семестр в нашем университете. Он преподавал курс по русско-еврейской литературе, и я ходила. Второй: Сандор Гильман, профессор германской литературы, который преподавал тогда в Корнелле».

Особый подход к иудаике

Как не позавидовать Алисе Нахимовской! Такие учителя! Шимон Маркиш не понаслышке знал многие вещи, о которых мы знаем лишь из книг. А вклад Сандера Гильмана (в большинстве русских источников его имя пишется именно так) в иудаику переоценить невозможно. Он столько сделал для становления этой науки в качестве современной академической дисциплины! Но у него была своя специализация, свои излюбленные темы... Алиса же избрала своей стезей пограничье между русско-еврейской литературой и историей. Благодатнейшая для исследователя область! Тем паче, что Алиса, перенявшая куда как много черт чисто русского менталитета, умеет не только изучать судьбы своих героев, но и всей душой сопереживать им. Доктор Стоун-Нахимовская – автор нескольких книг и десятков научных статей как о достаточно известных персонажах, так и о таких, о коих наслышаны только узкие специалисты (а жаль: журналист и издатель Авром Каган, к примеру, – чрезвычайно любопытная фигура). Но подлинную славу принесла Алисе ее монография о письмовниках, написанная в соавторстве с Робертой Ньюман и вышедшая из печати в 2014 г. Теперь же неутомимая исследовательница работает над новой темой.
Ф5 С мужем и сыном Исааком. США. 1980 г.

С мужем и сыном Исааком. США. 1980 г.

Книга о восьми русских евреях

«Я пишу книгу о восьми русских евреях с 1890-х гг. – по 1953: как они жили, как они решали важнейшие вопросы, политические и моральные. Все они или были профессиональными писателями (как, например, Квитко и Гроссман), или писали мемуары, или говорили неожиданно откровенно во время процесса против еврейского антифашистского комитета в 1952 г. Одна из персонажей – Лилиана Лунгина. Но тут меня интересует не она, а ее отец, Зиновий Яковлевич Маркович, инженер, выпускник Горного Института. В 1928 г. он был полпредом в Берлине, покупал машины для советской промышленности. Вдруг он решил вернуться в Москву, хотя один знакомый предупредил его не делать этого и жена его была против. Он вернулся, его встретили на вокзале и забрали у него паспорт. Не арестовали, однако. А в это время, шел Шахтинский процесс. Маркович читал, конечно, «Правду». Что он мог знать, пока он решал, что делать?

Корни у этой книги такие. Как только мы с Сашей поженились, приехала к нам на две недели его мама, Слава Александровна. Прилетела она в Нью-Йорк, и мы жили несколько дней у моих родителей. Говорили они на идише: она прекрасно говорила («литературно») а мама с папой еле-еле, хотя идиш был мамин первый язык. Но поразило меня другое: посмотрела она квартиру – по Нью-Йоркским стандартам ничего особенного, и сказала что-то вроде: "Какая у вас роскошная квартира. А у нас что было? Война, страдания". И я поняла, что это одни и те же люди, из одной большой семьи, из одного места, и кто-то когда-то, по каким-то обстоятельствам, выбрал один путь, а кто-то другой».

«Ждут, когда я уйду»

Выбор темы научного исследования, продиктованный чувством сопричастности!.. Поразительно. Но Алиса – не только опытный ученый. Это еще и очень мудрый человек, которому дано понимать в жизни явно больше, чем ее ближайшему окружению. «Мне 70. В университете некоторые ждут с нетерпением, когда я уйду (потому, что я с многими новыми идеями не согласна – например, у нас есть/был обязательный курс, в котором студенты читают Гомера, Платона, Библию и.т.д., и многие считают: кому это нужно, а я нет). А что касается 70-х годов, действительно, было душевнее. И не стоял вопрос «к чему литература», как сейчас у нас в университете (официальный ответ: ни к чему – хотя ко мне на занятия вроде бы еще ходят. Пока.) Существуют милые, интересные люди, как и раньше, только времени нет. Может быть, когда мы сможем опять встречаться нормально, будет лучше»...

Мечта - побывать в петербургской Синагоге

Образ Галины Галаховой – лучика, связанного со множеством людей, – как нельзя лучше подходит к этой хрупкой, но до сих пор очень красивой женщине. Ее брак с Александром Давидовичем Нахимовским (тоже известным ученым, крупным филологом и университетским преподавателем) оказался на редкость удачным. У них двое детей и четверо внуков, которые живут в Нью-Хевене и недалеко от Вашингтона. Иногда Алиса приезжает и в Санкт-Петербург – навестить родных, вспомнить молодость. Любимых мест здесь у нее немало: «Мойка, Фонтанка. Строгановский дворец, но меньше, с тех пор как он стал розовым. Новая Голландия. Все набережные», – говорит Алиса. А еще у нее есть мечта: побывать в Большой Хоральной Синагоге. По какому-то необъяснимому стечению обстоятельств эта «американская петербурженка» еще ни разу там не была, но очень хотела бы. Однажды Алиса и братья Нахимовские направились было на Лермонтовский, но Большая Синагога как раз была на ремонте, так что всей компании пришлось удовольствоваться осмотром Малой. Пусть же эта статья станет первым мостиком, который свяжет Алису с исполнением ее заветного желания!

Вера Кнорринг