Военная география Соломона Эпштейна

До войны Зяма Эпштейн ходил в школу и учился живописи в Доме художественного воспитания детей под руководством С.Д. Левина и К.А. Кордобовского. «Энтузиасты своего дела, очень любящие детей» – так отзывается об учителях Соломон Борисович Эпштейн, петербургский художник-реалист, недавно отметивший 90-летний юбилей. Война круто переменила распорядок жизни: заставила отложить кисти, мальчишкой тушить падающие на город снаряды и… отняла старшего брата.

Рассказывает Соломон Борисович:

– Война для меня началась в поезде Ленинград-Ессентуки: 21 июня 1941 года мы с мамой отправились отдыхать, а утром вблизи Ростова-на-Дону узнали о войне. Обратные билеты в Ленинград удалось взять только на 18 июля. Под Тулой пассажиров со всеми вещами высадили в лесу – поезд понадобился в военных целях. 15 километров мы шли пешком, неся за плечами только самое необходимое. Москву пришлось объезжать с запада по дуге Тула-Калуга-Вязьма-Ржев-Лихославль-Ленинград, проделывая десятки пересадок, ползая под вагонами. Перенеся Б-г знает что, мы, счастливые, приехали в Ленинград, домой! Приехали, чтобы оказаться в блокаде…

В блокаду я тушил пожары. Я помню, как нам – пожарному отряду школьников – выдали медные каски. Для мальчишек 16 лет это было счастье совершенное. Мы лазали всюду, гасили пожары и «зажигалки», а бомбы рвались буквально рядом.

Перемерли почти все…

Портрет брата

Дальше была эвакуация через Ладогу. Нас перевозили на полуторках через Ладожское озеро в фанерных коробах, которые закрывались на защелку. Шофер ехал в кабине без дверей, чтобы выпрыгнуть, если машина пойдет ко дну, а нас как бы похоронили заранее. Из Борисовой Гривы (поселок на берегу Ладоги) нас перевезли в Кобону, где сразу, изголодавшихся, накормили вкусным и сытным обедом – кислые щи с жирным мясом, сарделька с гречневой кашей под подливой. Это была, по-видимому, чья-то чудовищная глупость. Перемерли почти все. Из набитого битком вагона до Ярославля доехало 12 человек.

Портрет убитого поколения

Мой старший брат Давид погиб в Сталинграде. Его портрет я написал по памяти, когда брату должно было бы исполниться восемьдесят лет. Я назвал эту картину «Портрет убитого поколения». В похоронке так и написано – «убит». На портрете не только внешний облик, но и глубокая внутренняя жизнь этого юноши. Он был очень красивый человек, умница, целеустремленный, имел разряды по семи видам спорта.

Последнее письмо брата

Похоронка

Полежал и встал…

Эвакуация продолжалась. Мы оказались в зерновом колхозе в селе Нины Ставропольского края, на реке Куме. В августе 43-го немцы прорвали фронт под Батайском и ринулись в наступление на Каспий. На виду у немцев мы убегали напрямик через степь, наблюдая всполохи их стрельбы. В одном из ближайших поселений нас встретили местные, ждавшие немцев; они нас окружили и стали распрягать лошадей. У наших председателей были наганы, это и спасло.

Через Ногайские степи, голые как стол, и выжженные, как деревяшка, мы прибыли в Кизляр на берегу Каспия. Там нас сразу мобилизовали грузить мешки овечьей шерсти и бочки с вином, потом посадили на эти же мешки и отправили в Астрахань. По пути мы отливали вино и этим себя поддерживали. Это было вкусное молодое вино.

В Астрахани нас пересадили в теплушки и отправили эшелоном на север, по берегу Волги. Там страшно бомбили. Но ведь известно, что немцы – педанты. Мы просто вычислили время перерыва и сумели проскочить!

До призыва жили в поселке Карабалык – районном центре Кустанайской области. Школа находилась в тридцати километрах от дома, поэтому меня поселил к себе однокашник Истай Умурзаков: я жил у них, а на выходные уходил домой к родителям. Почему меня волки в степях не съели, сам не знаю. Но я не боялся. Это возраст без страха, потому что он не знает цену жизни. Что такое смерть для подростка? Это кинематография: «А-а-а-а», полежал и встал.

Мясо на полторы котлеты

Более подробный рассказ Соломона Борисовича можно прочитать в книге воспоминаний евреев-фронтовиков

Наступал 43-й год, мне дали закончить 10-й класс и тут же призвали. В теплушке я прибыл в Тюмень, куда было эвакуировано военно-пехотное училище из Таллина. После недолгого обучения нас выстроили. Командир приказал: «Кто хорошо знает ручной пулемет Дегтярева, два шага вперед!».

Тем, кто вышел вперед, было дано задание. Я выполнил его быстрее, чем товарищи, и командир сказал: «Молодец. Держи и воюй». Так я стал ручным пулеметчиком.

Ручной пулемет от автомата отличается дальнобойностью. Автомат для ближнего боя стреляет на 300-500 метров. А пулемет бьет на 2,5 км. При обстреле я должен был выследить немецкий пулемет, вступить с ним в перестрелку и остаться целым. Я должен был защитить своих бойцов и себя.

В июле 44-го мы наступали от станции Дрисса до Двинска (Даугавпилс). Проделали 111 км за день – танковый корпус очень мобильный. Под Двинском я получил легкое ранение. Как сказал хирург, который меня оперировал: «Одно мясо на полторы котлеты и никаких костей». Бесконечное везение.

Генерал достал меня из окопа

В госпитале я делал наброски, рисовал соседей по палате. За этим занятием меня застала немолодая женщина, приносившая гостинцы раненым. Нина Николаевна оказалась женой заместителя командующего Четвертой ударной армией. Я нарисовал ее портрет, а потом ее супруг забрал меня к себе в личную охрану. Так генерал меня достал из окопа. Я с ним ездил ла «Виллисе», на «Додже», на «Форде». Он мне помог и после войны. Он же вручил медаль за боевые заслуги.

Соломон Борисович в своей мастерской, 2015 год

6 мая 1945-го года нам уже было понятно, что будет подписана капитуляция, вечером 8 мая штаб праздновал Победу, мы были в охране и тоже отмечали. Черная ночь, но по всему горизонту тарахтит праздничная стрельба, и небо озаряется огнями. Я тоже вспорол воздух очередью из автомата.

Соломон Борисович с женой Ниной Павловной, 2015 год

Юбилейное интервью к 90-летию художника читайте тут

Елена Слабковская