С прискорбием сообщаем о том, что на 85-м году жизни скончался Всеволод Львович Вихнович - легендарный петербургский историк, один из первых учителей школы при Синагоге.

У Всеволода Львовича был непростой и необычный жизненный путь. Гуманитарий по призванию, он окончил Горный институт. У сына офицера-подводника, осужденного по доносу (и лишь после смерти Сталина реабилитированного), попросту не было другого выхода. Но тяга к истории никуда не делась, и Всеволод Львович получил второе, гуманитарное образование, самостоятельно корпел над книгами. В итоге стал специалистом в области иудаики и истории еврейского народа.

Он написал несколько книг - о великом караиме Аврааме Фирковиче и царе Ироде, о 2000-летней истории евреев в России - как ответ на «200 лет вместе». Стал автором учебника «Иудаизм» для студентов вузов.

По воспоминаниям близких, он был добрым, деликатным человеком, прекрасным семьянином и «настоящим евреем по духу». Он всегда старался помочь тем, кто интересовался наукой, но находился в стесненных обстоятельствах.

Его с теплом вспоминают ученики. Кто-то сидел за партой на его уроках в школе при Синагоге. Кто-то писал курсовые по его книгам или занимался по его учебнику.

Выражаем глубочайшие соболезнования его семье, близким, друзьям, коллегам и ученикам. Пусть душа замечательного человека покоится в мире…

Воспоминаниями о Всеволоде Львовиче делятся его сваты – чета Эйдельман.

Лариса Лейзеровна Эйдельман:

- Всеволод Львович был частью нашей семьи, близким нам человеком. Наши дети женаты уже 27 лет, а кажется, что знаем его всю жизнь. Это был доброй души человек – не могу вспомнить ни одной ситуации, чтобы на него кто-то обиделся. Интересный собеседник, говорить с ним можно было о чем угодно – его обширные люди были обращены к людям. Вокруг него всегда собиралось много учеников, которым он помогал в изысканиях. Одно время к нему приезжал историк из Донецка. Там все рухнуло, а он занимался хазарами и хотел продолжать научную работу. У него лишнего рубля не было – и Всеволод Львович очень ему помогал, тот месяцами жил у него в квартире, работал в библиотеках. И это не единственный случай. На нашей памяти через его дом прошло много народу, Всеволод Львович старался поддерживать всех, кто живо интересовался наукой и нуждался в помощи. Люди дружили с ним годами. Его друзья «перешли к нам по наследству» - стали друзьями наших детей и взрослого внука. У него нелегкая судьба. Отец Всеволода Львовича рано умер – не выдержал потрясения, связанного с арестом. Мы не застали в живых маму Всеволода Львовича, но как он относился к ее памяти! Он был прекрасный сын, муж, отец, дед. К сожалению, его жена Алла Борисовна умерла 15 лет назад. Они воспитали очень хорошего сына. Я рада, что моя дочь вошла в эту семью, и что у нас с Всеволодом Львовичем есть общий внук Гриша, который, надеюсь, унаследует его лучшие черты.

Ушел замечательный человек, образованный, знающий и доброжелательный к людям.

Евгений Давидович Эйдельман:

- Это был интересный в общении человек, любил расспрашивать людей обо всем на свете. Приятно было сидеть с ним рядом за столом. Он глубоко продвинулся в науке, усердно занимался ее популяризацией, оставаясь при этом «не остепененным». Интересовался вопросами происхождения европейских евреев. Ездил на конгрессы, много преподавал, написал несколько книг. 

Всеволода Львовича вспоминает Сима Кориц, принимавшая участие в создании школы при Синагоге, ставшая одним из ее столпов и первых преподавателей. 

- В последние годы перед распадом СССР ленинградская Синагога начала играть заметную роль в жизни тысяч жителей города. Понятной причиной этого была их принадлежность к еврейству, но у каждого сближение с синагогальной жизнью принимало индивидуальные формы. Для кого-то это было окно в будущее, для кого-то - спасательный круг, а в иных случаях так выражался поиск карьерного трамплина. Всеволод Львович был уникален в своем отношении к окружившей его новой реальности. Его еврейство было естественным, почти домашним и при этом глубоко интеллектуальным. Еврейская история была для него культурным полем, серьезность которого давала любому разговору с ним глубину и масштаб. Возможно, не всем его ученикам в еврейской школе удавалось проникнуться его любовью и гордостью историей своего народа. Но мне кажется, что для многих из них масштаб его личности и увлеченность задали вектор на всю жизнь. Мне кажется не случайной тема, над которой Всеволод Львович тогда работал в своих исторических изысканиях. Это было еврейское письмо, найденное в каирской гнизе - первый письменный документ Киевской Руси, что замечательно, написанный на иврите. Русское еврейство было для Вихновича не чем-то мимолетным, возможно, находящимся на грани исчезновения - а так казалось тогда многим. Он видел происходящее в масштабе веков. Мне часто казалось, что многие разговоры между нами остались незавершенными. Об этом говорит Талмуд: «Как жалко ушедших, подобных которым уже не найти».

«Чем Синай отличается от Сиона»?
Воспоминания Всеволода Львовича Вихновича на нашем сайте

Хотите получать новости быстро?
Подпишитесь на наш телеграм-канал