В Израиле бурно обсуждают только что вышедший на экраны сериал «Совецка» о русских евреях. Здесь есть что критиковать: анахронизмы, карикатурные типажи… Но буря вызвана не этим: авторы сериала покусились на одну из «последних израильских священных коров»… Читайте подробный разбор Евгения Левина!

Недавно вышедшая на экраны «Совецка» – далеко не первый израильский сериал о русских евреях, оказавшихся в Израиле после распада Союза. К примеру, еще в 2007 году был снят сериал «Дотянуться рукой» – о семье врача (разумеется, совершенно светской), которой «посчастливилось» абсорбироваться в Бней-Браке, бастионе израильской ультра-ортодоксии. Два года спустя на экраны вышел сериал «Между строк» о редакции русскоязычной израильской газеты (кстати, одну из ролей в нем сыграл Гера Сандлер, звезда «Совецкой»). Однако по каким-то причинам эти фильмы остались незамеченными, и сегодня о них почти никто не помнят. «Совецку» же, напротив, посмотрели и обсуждают, кажется, все. (Причем, как водится, среди обсуждающих хватает тех, кто «Пастернака не читал»).

Новый сериал многие критикуют, и по делу: создатели совершенно не справились с хронологией, актеры, как говорили до революции, стараются изображать «типы» и потому постоянно переигрывают… Даже израильский климат в фильме умудрились проигнорировать: в той одежде, которую носят персонажи (рубашки с длинными рукавами, кофты, пиджаки…), у них не было бы шансов выжить даже в прохладном, по израильским меркам, Иерусалиме, не говоря уже о Тель-Авиве и Бейт-Шаане, где происходит действие. Однако, если продраться через все это и досмотреть до конца, то неожиданно понимаешь, что оно того стоило, поскольку ничего подобного мы прежде никогда не видели: «Совецка» – эдакое еврейское кино наоборот, и достаточно лишь слегка поменять антураж, чтобы получился образцово-показательный фильм о тщетности надежд на ассимиляцию и обретение собственной идентичности.

Выглядело бы это так: еврейская девушка, выросшая в башкирском или бурятском райцентре, где ее семья застряла после распределения (в оригинале – в Бейт-Шаане среди традиционных сефардов), приезжает в Москву, поступает в университет,  и изо всех сил старается стать «настоящей русской» – из чего, разумеется, ничего не получается, окружающая среда ее постоянно выталкивает: то преподаватель спародирует еврейский акцент, то кто-нибудь из знакомых скажет что-нибудь про «вы, евреи». В итоге девушка понимает, что от себя не убежишь, вступает в «Гилель» (в фильме – организацию студентов-репатриантов), переводится на филфак, записывается на курс идиша и еврейской литературы и в качестве вишенки на торте находит себе хорошего еврейского мальчика (в оригинале – «русского» студента-математика). Удивительным образом, в этом случае даже не пришлось бы переснимать финальную сцену – когда все семейство главной героини собирается в Тель-Авиве праздновать годовщину репатриации. Более того, в этом случае «яркий, убедительный (сионистский) финал» прозвучал бы куда более убедительно, чем в самом сериале, где он выглядит попыткой сделать хорошую и «идеологически правильную» мину при плохой игре.

Про идеологию это, кстати, не шутка. Ибо сознательно или нет, но авторы сериала покусились на одну из последних израильских священных коров – миф о «репатриации», согласно которому, новые израильтяне – это не эмигранты, а репатрианты, возвращающиеся в «свою страну», где они, в отличие от «галута», оказываются своими среди своих. Разумеется, ни для кого не было секретом, что тем, кто приехал без языка и (нередко) без средств, поначалу приходится трудно; даже отдельные случаи ксенофобии «кое-где у нас порой» не отрицались. Однако считалось, что в тот момент, когда репатриант и особенно его дети немного освоятся а, главное, выучит иврит, он сразу же окончательно и бесповоротно станет своим. И вот «Совецка» наглядно показала, что это не совсем так, вернее, совсем не так. Главная героиня родилась в Израиле, иврит для нее родной, на нем она говорит не только с израильтянами, но даже со старшим братом и его супругой Настей и, тем не менее, остается белой вороной – точно так же, как в СССР не могли окончательно стать своими ее родители.

Совершенно логично, что многие комментаторы, писавшие о сериале, в первую очередь вспоминали о советском еврейском опыте – например, цитировали книгу Вайля и Гениса «60-е. Мир советского человека», где о советском еврее, в частности, сказано: «Пытаясь при малейшей возможности скрыть свою национальность, он защищает право быть им только тогда, когда он этого хочет. Он желает сам выбирать – где, когда и с кем быть евреем». Точно так же главная героиня совершенно не против быть «русской» с теми и тогда, когда ей это удобно, например, со своей бабушкой, не знающей на иврите ни слова. Однако окружающий мир то и дело напоминает ей о ее происхождении и в других ситуациях, когда ей этого совершенно не хочется.

Впрочем, в связи с сериалом вспоминали не только о советском еврейском опыте. К примеру, первая серия начинается с того, как стоящую на университетской остановке героиню какая-то бабушка спрашивает по-русски, как проехать в больницу, а девушка старательно делает вид, что не понимает по-русски.

Аналогичный случай в свое время был описан в мемуарах одного немецкого еврея: будучи мальчиком, он как-то испытал мучительный стыд, когда какой-то «остьюде» в присутствии товарища-немца обратился к нему на идише – ведь о нем, не дай Бог, могли подумать, что он тоже «один из них»!

Были ли эти предположения сделаны сознательно? Честно говоря, мы в этом не уверены, и, скорее, согласны с востоковедом и политологом Диной Лисянской, полагающей, что сценарист и режиссер, в первую очередь, прорабатывали травмы и обиды, связанные со своей абсорбцией и эмигрантской юностью.  Однако, если это так, то, как нам кажется, такое свидетельство следует считать особенно ценным.

Евгений Левин