Все проекты
Общину поддержали 29713 раз

Старый ребе и малые дети

Д-р Валерий Дымшиц об образе ребе-меламеда в еврейском фольклоре

Евреи, как известно, «народ Книги». Поэтому и относились к этой Книге по-хозяйски, без показного почтения. Особенно же доставалось тем, кто знание этой книги поддерживал – меламедам.

На двух концах иерархии: ребе-меламед и ребе-цадик

Меламед – учитель в хедере, традиционной начальной религиозной школе для мальчиков, или, в семьях побогаче, домашний учитель. К меламеду, как ко всякому наставнику, уважительно обращались «ребе», так что это слово стало синонимом слова «меламед». Ребе, как известно, еще и один из терминов, используемых для обозначения, хасидских харизматических лидеров, цадиков. Но это уже чистая омонимия. Скромный меламед и прославленный цадик занимают противоположные концы религиозной иерархии.

Образ Ребе-меламеда в еврейском фольклоре В. ДымшицХедер (фотография из фонда Центра «Петербургская иудаика»)

Незадачливый учитель

Меламед учил детей молитвам, чтению, Пятикнижию с комментариями Раши, мальчиков постарше, с девяти-десяти и до тринадцати лет – начаткам Талмуда. То, чему учил меламед, особенно дордике-меламед, то есть меламед для малышей (в хедер отдавали детей с трех-четырех лет), знал всякий взрослый еврей. Неудивительно, что меламедами зачастую становились от безысходности разорившиеся торговцы и неумелые ремесленники, бывшие извозчики, отставные солдаты, одним словом, неудачники. Постепенно слова «меламед», «ребе» кроме своего прямого значения начали значить «растяпа» и даже «придурок». Именно в этом качестве меламеды фигурируют во множестве анекдотов.

 Об одном меламеде говорили, что он очень умен и находчив. Однажды жена послала его к соседке одолжить желток и ложку сметаны. Отцедила соседка желток и спрашивает меламеда, во что он его возьмет. Снял меламед из-под шапки ермолку и подставил. Набрала соседка ложку сметаны и спрашивает: а это куда? Перевернул меламед ермолку и подставляет: вот сюда. Принес жене, а та раскричалась:

– А где желток?

– А желток, – отвечает меламед, – на той стороне ермолки – вот, – и перевернул ермолку.

Зарабатывали меламеды очень мало, так как плата за обучение была грошовая. Понятно, что статус меламеда в общине был очень низок, а само звание «меламед» стало синонимом человека никчемного. Вот еще одна история, иллюстрирующая этот взгляд.

 Однажды меламеда встретили в городе на ярмарке и спросили:

– Разве у тебя есть что продать или купить? Зачем же тебе понадобилось попусту добираться сюда за тридцать верст?

Ответил меламед:

– Кто знает, может быть, я найду попутную подводу, чтобы вернуться бесплатно домой. И то заработок.

Глупый, злой, безумный... Образ меламеда в еврейской литературе

Стремительная модернизация еврейской жизни, начавшаяся в 1860-х гг., породила два взаимосвязанных явления – еврейскую литературу и критику традиционного хедера. Хедер стал чуть ли не главным символом той еврейской жизни, от которой следовало избавиться. Литература критиковала хедер. Картина, нарисованная литературой, выглядела обычно так. Темная, грязная комната, в которой невежественный меламед от темна до темна мучает несчастных, заморенных детей. Он учит их всяким отвлеченностям, не давая никаких полезных знаний. Более того, в силу собственного невежества даже религиозным текстам такой меламед толком научить не может. Он не просто мучает детей, он их непрерывно порет, а то и просто дерется, не скупясь на оплеухи и зуботычины. Все писатели (самый известный из них Шолом-Алейхем) и мемуаристы наперебой сообщают нам о глупых меламедах, злых меламедах, даже безумных меламедах.

Детские страдания и отмщение

Дети тоже не оставались в долгу. Еврейская литература с гордостью писала о партизанских набегах детей на своих бестолковых наставников. Часто эти две темы – детские страдания и детское отмщение меламеду-мучителю соединялись. Вот характерный отрывок (в сокращении) из уже достаточно поздней – 1931 г., написанной по-русски книги ленинградского писателя-обэриута Дойвбера Левина «Десять вагонов». Эта обработка устных воспоминаний воспитанников еврейского детского дома на 10-й Линии Васильевского острова.

 – Ребе моего звали Гдалье Вершок, – сказал Ошер Айзберг. – «Вершком» его звали потому, что он был очень маленького роста. Прямо карлик какой-то. Чтоб казаться выше ростом, ребе носил на голове высокий колпак. Черный, вроде утюга. Но колпак помогал мало, и ребе с трудом карабкался на стул.

У Гдалье Вершка была борода рыжеватого цвета и доходила она ему до колен. Ребе любил и холил свою бороду, часто хвастался своей бородой.

– Такая борода, как у меня, – гордо заявлял он нам, – есть дар Божий, пожалованный мне в знак Его особой милости. Немногие из людей, живущих ныне на земле, могут похвастать такой бородой. Но у всех наших древних мудрецов были такие же бороды. У самых же мудрых из мудрецов бороды были даже чуточку длиннее моей.

Гдалье Вершок на уроке всегда дремал. Утром он рассаживал нас вокруг длинного стола, приказывал нам открывать книги и хором читать молитвы. Сам он вначале слушал нас очень внимательно, заставлял повторять, поправлял, щелкал по носу зазевавшихся, ворчал, но потом он делался сонливым, хлопал глазами, зевал, потягивался и, наконец, раскинув по столу свою рыжеватую бороду, сладко засыпал. Едва дождавшись и услышав его храп, мы вскакивали из-за стола и бежали на двор играть и драться. Когда ребе просыпался, комната была пуста, ребе хватал свою кожаную плетку, выбегал на двор и, стегая плеткой, поодиночке загонял нас в хедер. А через час Гдалье уже снова храпел, облокотившись на стол. Однажды, в жаркий летний день, когда ребе, открыв рот и положив на стол свою огромную бороду, по обыкновению захрапел, Хаим Гейлах собрал нас во дворе и сказал:

– Ребята, наш Вершок мне надоел. Во-первых, мне надоела его плетка, а во-вторых, от него так сильно несет нюхательным табаком, что всегда чихать хочется. Но больше всего мне надоел его веник. Он так часто хвастает бородой, что прямо тошно делается, как увидишь ее. Я предлагаю приклеить бороду Вершка к столу.

Мы остались на дворе, а Хаим пошел в дом. Минут через пять он вернулся.

– Готово, ребята! – прошептал он.

Мы тихонько, на цыпочках подошли к раскрытому окошку и заглянули в комнату: ребе, тихо урча носом, спал, а борода его веником лежала на столе.

– Ребята, – прошептал Хаим, – подождем немного, пока клей обсохнет, а потом разом крикнем: «Бандиты!»

Он махнул рукой и мы хором, как гаркнем: «Бандиты!», так что в ушах зазвенело.

Ребе вздрогнул, открыл глаза и, приподнявшись, потянул бороду. Но борода была крепко приклеена. Ребе потянул сильнее, борода не отклеивалась.

– Караул! – закричал ребе.

– Бандиты! – закричали мы.

Тогда ребе схватил бороду обеими руками и рванул. Борода оторвалась, но оторвалось только полбороды, другая половина осталась на столе.

От страха ребе сначала этого не заметил и проворно залез под стол. Но услышав наш хохот за окном, он понял, что его обманули, что никаких бандитов нет. И тут-то он увидел, что стало с его прекрасной бородой: полбороды как не бывало.

Ребе взвыл. Он схватил плетку и кинулся на двор. Но мы уже успели попрятаться по углам. Ребе тыкался туда-сюда и никого не находил.

– Разбойники! – кричал он диким голосом. – Выходите сейчас же, разбойники! Высеку! Всех вы-секу! И родителям пожалуюсь! И родителей высеку!

Целых два дня продолжалась порка: порол ребе всех по очереди, а Хаима Гейлаха он и выпорол, и из хедера выгнал.

Между прочим, эта шутка имела вполне традиционный характер. Например, в знаменитой этнографической программе С. А. Ан-ского «Человек» вопрос № 444 звучит так: «Какие проделки вытворяют дети назло ребе, например, приклеивают его бороду к столу, когда он засыпает, и т. п.?»

Алте ребе лернт клейне киндерлех...

Впрочем, уже в начале ХХ века, по мере того, как мир традиционного местечка становился все дальше от городской еврейской интеллигенции, начался и обратный процесс – ностальгическое любование старым хедером и уходящей в прошлое фигурой меламеда.

Образ Ребе-меламеда в еврейском фольклоре В. ДымшицТалмуд-тора (фотография из фонда Центра «Петербургская иудаика»)

Кажется, первым осознанно высказался на эту тему основатель еврейской фольклористики и этнографии С. А. Ан-ский, попытавшийся реабилитировать старую еврейскую школу в глазах образованного сословия. Но еще прежде Ан-ского самую суть этого общественного потепления выразил Марк Варшавский в своей знаменитой песне «Афн припечек (На шестке)»:

Алте ребе лернт клейне киндерлех / Дем алеф-бейс.

Старый ребе учит маленьких детей / Азбуке.

Эту песню до сих пор знают даже те, кто больше не знает ни одной еврейской песни.

Ребе – старый, дети – малые, алеф-бейс – вечный.

Валерий Дымшиц


Вконтакте

КОНТАКТЫ РЕДАКЦИИ

190121, Россия, Санкт-Петербург,
Лермонтовский проспект, 2

+7 (812) 713-8186

[email protected]

Рейтинг@Mail.ru
Яндекс.Метрика
Вход
Уже поддержали общину