«Кибуц галуйот», буквально «возвращение изгнанных» - это воссоединение всех евреев в Эрец Исраэль, Земле Израиля. В молитвах евреи ежедневно просят Вс-вышнего: «И подними знамя, под которым соберется народ наш, рассеянный по свету... в нашей земле». Какие же евреи соберутся по знаменем? А самые разные. Чему и посвящена очередная байка Михаила Цойрефа, на этот раз не ленинградская, а израильская.

Хорхе Портной из Аргентины, или «нас всех тошнит»

У нас в Герцлийском кантри-клабе я несколько лет приятельствовал с одним симпатичным и очень успешным психиатром. Сам он из Аргентины, с забавным именем Хорхе Портной. В стране очень давно – служил в армии, сделал карьеру – даже был в составе группы экспертов, которая строила психологический портрет Арафата перед соглашением в Осло. Жил в двухэтажном доме в центре, держал двухмачтовую яхту в герцлийской марине. Корни имел русские, о чем сразу и недвусмысленно говорила его фамилия. Собственно, его дедушка, убежавший от погромов откуда-то с Волыни в начале ХХ века и был портным.

Мы много разговаривали. Помимо всего прочего оказалось, что наши дочери учились в одном классе. Он долго уговаривал меня выйти с ним на яхте. У него был особый интерес –нужен был напарник. Яхта это такое дело, что одному никак нельзя. Как-то не получалось, но однажды все-таки вышли. Как-то утром поднимаемся на яхту, с нами был еще один его приятель, Хорхе делает необходимые приготовления. Среди прочего молча вынимает из трюма два пластиковых ведра и ставит на палубу перед нами. Ну, я же понимаю – это на случай необходимости воду вычерпывать – видимо в этом наша функция. Марина у нас большая – город-то из самых зажиточных. Идем плавно, на моторе, ловко лавируем в проходе между яхтами. Я красиво расположился на носу со стаканом пива, мне хорошо, свежий ветерок в лицо, только что руки не расставляю, как Кейт на Титанике. Как равный равных приветствую стаканом людей, копошащихся на своих яхтах – время как раз для второго завтрака. Такой кайф, думаю, чего это я так долго не соглашался...

Осознание пришло практически сразу на выходе из марины в открытое море. С первой волной, когда большая яхта начинает переваливаться с носа на корму. Ну, вы уже догадались, для чего Хорхе выставил ведра... Некоторое время я крепился, но недолго – удержать ЭТО в себе невозможно. Даже вспомнил вдруг, как однажды в Петергофе при мне запускали фонтан «Самсон, разрывающий пасть льву». Наш третий, который все это время давал мне советы бывалого мореплавателя – типа – ты лучше смотри за горизонт, сфокусируйся на дальней точке и т.д. тоже почему-то вдруг погрустнел, замолчал, а потом перегнулся через борт...

Автор у яхты

Больше сделать из меня старпома Хорхе уже не пытался. Кстати, чтоб вы знали, адмирал Нельсон всю жизнь жутко страдал от морской болезни. Но я, собственно, другое хотел рассказать. Как-то, сделав свои обязательные полтора километра в бассейне, мы беседовали с Хорхе, стоя в воде у бортика. И тут к нам улыбаясь подходит Шон, сын моих друзей. Сказать, что мальчишка симпатичный – ничего не сказать. Ясноглазый, как с картинки, чудесный Шоник десяти лет. Подходит, садится на корточки над нами, дает мне киф (это когда при встрече вместо рукопожатия приятели схлопывают ладони). Хорхе смотрит вопросительно. Я говорю: «А это Шон, хавер шели ми фейсбук (мой фейсбучный фрэнд)». Ну, пошутил. И тут я вижу, как у Хорхе меняется взгляд на острый, профессиональный взгляд психиатра. Прям как луч лазера, сканирующий наши физиономии... А как раз в это время во всех СМИ активно обсуждалась тема насилия над детьми именно посредством соцсетей... Иди теперь объясняй.... Ну, я и не стал.

Шон

А в раздевалке обнаружилось, что брюки, которые Хорхе оставил на вешалке исчезли. Всё обыскали – нет брюк. А приехал он на велосипеде. Я, конечно, предложил подвезти, но он отказался – близко, так доеду. Обернулся полотенцем и пошел. Чуть позже я обогнал его на улице – он энергично крутил педали против ветра и полотенце, как флаг, развевалось вокруг его чресел.

Рабиновичи всех стран, объединяйтесь!

А еще раньше в том же кантри я водил знакомство с одним уже бывалым репатриантом из Чили. Приблизительно ровесник, года на два постарше, инженер-механик из Сантьяго. Помню ближе к выборам 1999-го много говорили о политике – я к тому времени уже давно избавился от неких левых иллюзий, а он все еще традиционно голосовал за партию труда (Аводý). Так вот сидели, вспоминали студенческие годы – они у нас прошли примерно в одно время, и так много общего между нами нашлось. Я в те семидесятые переснимал и печатал Солженицына, с красными глазами неделями не вылезал из ванной, от руки переписывал стенограммы процессов и прочий самиздат. Короче, как мог по-тихому диссидентствовал, очень при этом рискуя. Б-г сберег - провел, как лунатика по ночной крыше. Так вот он, Серджио Рабинович, в то же самое время, что я, сидя в ванной с фотоувеличителем и красным фонарем, боролся с советской властью, ходил на марксистские кружки, печатал листовки против хунты и хранил дома книжки Троцкого.

А теперь мы вместе сидим на травке герцлийского кантри-клуба и говорим на языке, никому на земле, кроме нас, здесь живущих, не понятному.

Выносишь мусор, а навстречу...

Кстати я живу в доме на столбах на первом этаже. А на третьем, прямо надо мной, проживает наш управдом (ваад абайт по-нашему). И зовут его Виктор Лелуш. Он художник. Алжирец. Иногда, когда его двоюродный брат приезжает в Израиль, то заходит к нему в гости. Его зовут Клод. Ага, тот самый. И непременно проходит мимо моей двери. Представляете, выходишь на лестницу мусор вынести, а навстречу Клод Лелуш. И как дальше жить?

Клод Лелуш слева, Виктор Лелуш - справа