Яков М. Рабкин, профессор истории Монреальского университета, прислал воспоминания о встречах с раввином Штейнзальцем и о том, как по его просьбе открыл первую ешиву в перестроечной Москве.

«Есть краше тебя, но нет такой красивой, как ты»

Однажды летом в субботу, во время прогулки по Немецкой слободе (Мошава Германит) в Иерусалиме, мне встретился раввин Адин Штейнзальц. Закутанный, несмотря на жару, во внушительных размеров талес, он возвращался с молитвы у Стены плача. Бросив на меня искрометный взгляд и едва пробормотав сквозь свою дремучую бороду «Шабат шалом», он загадочно заметил: «Скажу тебе, как говорит жених невесте: ‘Есть краше тебя, но нет такой красивой, как ты’». С привычной израильтянам прямотой я спросил: «Что тебе конкретно от меня нужно?»

Выяснилось, что он просит меня помочь организовать ешиву в Москве. Шел 1988-й год, в Советском Союзе разворачивалась перестройка, и Адин (именно так он сказал мне еще раньше к нему обращаться) решил, что для такой – первой со времен Октябрьской революции – инициативы время уже созрело. Более того, в беседе на одном международном мероприятии с Евгением Велиховым, вице-президентом Академии наук СССР, он уже «забросил удочку», намекнув, что всем богата советская академия, а вот иудаика отсутствует. Мне предстояло развить эту инициативу, тем более что именно в академии, где я некогда учился в аспирантуре, у меня на родине, где к тому времени я не был уже 16 лет, оставались кое-какие контакты. 

Дело, конечно, субботним разговором не ограничилось. Мы несколько раз встречались в его кабинете в Институте талмудических изданий, расположенном в узеньком переулке рядом с американским консульством на улице Агрон в Западном Иерусалиме, продумывали всевозможные ходы и, в конце концов, он уговорил меня рискнуть и поехать в СССР.

Консульство США на ул. Агрон

«Посланник заповеди»

Поручение, данное мне раввином Штейнзальцем, касалось заповеди обучать Торе. В еврейской традиции считается, что «посланник заповеди» защищен от всяких напастей. Правда, в Талмуде приводится известный эпизод о мальчике, который, забравшись по просьбе отца на дерево, чтобы отогнать птицу и забрать из гнезда яйца, упал и разбился насмерть при том, что в это время выполнял две заповеди: оказывал уважение отцу и отгонял птицу, как это предписывает Пятикнижие (Втор. 22, 6-7). Этот эпизод заложил сомнение в сердце мудреца Элиши бен-Абуи, который отошел от раввинского иудейства и приобрел кличку «ахер», т.е. другой, чужой. Что, впрочем, не помешало такому блестящему мыслителю как рабби Меир продолжать у него учиться.

Со своей стороны, я не хотел недоразумений и дал Адину почитать свои к тому времени уже весьма критические писания о сионизме и об Израиле. Хотя, как я потом понял, наши с ним взгляды на эти вопросы не совсем совпадали, он не увидел в них никакой крамолы и сказал, что в Израиле читывал и похлеще. Мы договорились, что я поеду первым, проведу конкретные переговоры и, в случае их успеха, организую его приезд. Вот с таким поручением «Яков со своей семьей спустился в Египет», точнее, сошел на платформу Финляндского вокзала в Ленинграде. Подробности этого возвращения я уже описал в другом очерке. 

«Маркса я проштудировал раньше Торы»

Знакомство наше началось в самом начале 1980-х гг. Штейнзальц приехал в Монреаль для чтения лекций, и был к тому времени известен не только как организатор перевода Талмуда на современный иврит, но и автор книг, которые вслед за известной серией популярных книг о науке можно охарактеризовать как «занимательный иудаизм». Кстати, студентом он занимался физикой, которая еще в детстве очень увлекла его, любознательного ребенка, выросшего в семье весьма левых взглядов. Он как-то пошутил, что Маркса проштудировал куда раньше Торы. Но и погрузившись во взрослом состоянии в изучение и соблюдение Торы, он продолжал интересоваться наукой, ее историей и, в более общем смысле, науковедением. Со своим старым другом, философом науки Амосом Функенштейном, он написал остающуюся актуальной «Социологию невежества». 

Любопытно в этом отношении одно его замечание, сделанное в разговоре на другую тему. В 1988-м г. я подыскивал хедер для своего сына Меира и решил посоветоваться с Адином. Он сказал, что одного из своих сыновей, сверстника Меира, он отправил в небольшой хедер, где преподают молодые ребята, в основном иммигранты из Франции и СССР, ставшие в Израиле строго соблюдающими иудеями (харедим). «Конечно все свои книги по науке и философии они в своем религиозном порыве выбросили, но тут – и он постучал себя по лбу – все это еще сидит». Действительно, хедер подошел Меиру и надолго привил ему любовь к Торе. Он с радостью бежал каждое утро к белому микроавтобусу, забиравшему пятилетнего мальчика из района Бака на учебу в новый район Гило, занятый израильскими войсками в 1967-м г. и застраивавшийся неслучайно похожими на крепость жилыми кварталами.  

Первая встреча

Итак, впервые мы встретились и разговорились в Монреале после его лекции о сочетании духовного и ритуального. У меня, новоиспеченного иудея, возникло много вопросов, а он, со своей стороны, расспрашивал меня о моей научной работе по истории и социологии науки. В следующий раз мы столкнулись в вестибюле соседствующей с президентским дворцом Израильской академии наук. Было это зимой 1984 г., и президент академии проф. Эфраим Урбах, с которым я несколько раз обсуждал свой исследовательский проект о евреях в науке, пригласил меня зажечь ханукальные свечи. 

Увидев знаменитого раввина Штейнзальца, я вежливо поздоровался. Он читал тогда лекции по всему миру, и я совсем не ожидал, что он меня узнает. А он спросил, каким образом я очутился в Иерусалиме. Когда я удивился, что он меня помнит, он мне поведал основные вехи моей биографии. Потом мы несколько раз встречались семьями, обсуждали у него в кабинете мой научный проект, причем меня поражало, сколь полностью этот очень занятой человек погружался в беседу. Создавалось впечатление, что ему больше делать нечего, как разговаривать со мной. Это было так непохоже на поведение многих знакомых мне куда менее загруженных людей, которые не только с самого начала поглядывают на часы, но и слушают тебя вполуха. Позже я вычитал у Маймонида, что говорить с человеком и думать при этом о чем-то другом считается «воровством мнения», созданием у собеседника ложного впечатления, что ему якобы внимают. 

«Из-за такой мелочи портить с Ним отношения?»

В общении с Адином многому научило меня его поведение – полагаю, ничуть не меньше, чем его книги и статьи, которые я очень ценю. Вспоминается эпизод в одном российском аэропорту, где мы застряли из-за нелетной погоды. Понятно, кошерный еды не было, в буфете предлагали только творог и молоко. Когда я предложил ему отведать этой безыскусной еды, он с усмешкой ответил: «Из-за такой мелочи портить с Ним отношения?» Дело в том, что харедим придерживаются правила употреблять в пищу только молоко «халав Исраэль», производство которого контролируется особым инспектором. Этому обычаю находят мистические причины, но в свое время он возник для того, чтобы коровье молоко не подменяли молоком какого-нибудь некошерного животного. Поскольку молоко давно уже сертифицируется государственной инспекцией, многие крупные раввины (например, Моше Файнштейн) разрешили пренебрегать этим правилом. Так что я заправился творогом с молоком, тогда как Адин спокойно взирал на меня на голодный желудок. 

Профессор Яков Рабкин. Фото из его личного архива

Голодный прием в патриархате

Совсем в других обстоятельствах голодными оказались мы оба. Московский патриархат устроил для Штейнзальца торжественный прием, и нас удостоили чести пожать руку доброму десятку облаченных в парадную форму руководителей Русской православной церкви. Думаю, мы были первыми евреями, не говоря уже о евреях, соблюдающих иудейские законы, которых принимали в патриархате. Поэтому организаторы просто не подумали о кошерной пище. Столы ломились от яств, а мы скромно пробавлялись солеными помидорами и огурцами.  

Лекция раввина в Институте космических исследований

Другой запомнившийся мне эпизод касается наших поездок по СССР в том же 1988 году. В Москве мне удалось устроить Адину лекции не только в хорошо знакомом мне Институте истории естествознания и техники, но и в Институте космических исследований, которым руководил тогда Роальд Сагдеев (впоследствии он женился на дочке Эйзенхауэра и уехал в Америку). На неслыханные тогда лекции настоящего раввина из Иерусалима собрался цвет научной интеллигенции.  Вторая лекция состоялась в четверг, и Штейнзальц предложил разобрать несколько строк из гимна встречи субботы, «Леха доди», (Выйди, любимый мой). С этого он и начал: «Завтра вечером в синагоге я буду петь такие слова». Особое внимание в этом гимне он уделил строке, утверждающей, что любое деяние начинается с замысла («возникшая последней, но задуманная первой»). Он связал ее с космологией, что было уместно, но и рискованно в такой аудитории. Он, как всегда, говорил просто, даже с кажущейся простоватостью, но затрагивал глубинные вопросы, вызывая неподдельный интерес и живейший отклик. 

Рав Адин Штейнзальц в Москве. 1998 г. Источник: makorrishon.co.il

В развевающемся талесе по центру Москвы

В ночь на пятницу я уехал один в Ленинград, чтобы согласовать с местным отделением Академии наук программу пребывания в городе. Программа включала балет в Мариинском театре. Зная обычая харедим, которые в театр не ходят, тем более на представление, в котором танцуют «нескромно» одетые женщины, я решил позвонить Адину в Москву. Как всегда с удовольствием перейдя пешком Дворцовый мост, я зашел в элегантное стиля северный модерн здание главного телеграфа, расположенное у самой арки Главного штаба. Это было тогда одним из немногих мест, откуда можно было набрать московский номер. Позвонив в гостиницу, я спросил, что делать с походом в Мариинку. «Никаких принципиальных возражений у меня нет», – ответил Адин. В понедельник раввин, его супруга Сара и я наслаждались балетом; в антракте его внешность – ермолка из черного бархата и длинная седоватая уже тогда борода – вызвала явное удивление, а у самых смелых даже вопросы. Его это совсем не смущало, как, впрочем, и прогулка через весь центр Москвы, включая Красную площадь, в развевающемся на ветру талесе.  

Рав Адин Штейнзальц в Москве. Конец 1990-х. 

Набор в ешиву через «Голос Америки»

Пора было приступить к набору учащихся в ешиву. Дать объявление в советской прессе было еще нереально, и мне пришлось прибегнуть к помощи «Голоса Америки», с русской редакцией которого я в свое время сотрудничал. У меня взяли по телефону интервью об этом беспрецедентном в советское время проекте, причем подробно расспрашивали о месте и времени проведения собеседований. Это интервью пускали затем в эфир по нескольку раз в день в течение недели, к этому подключилось сарафанное радио, так что почти все, кому было нужно, о ешиве узнали. 

Собеседования проводились в конце декабря в Москве в гостинице АН СССР на Октябрьской площади. Я пригласил для их проведения Цви Гительмана, историка советского еврейства из Мичиганского университета, и Давида Каждана, бывшего москвича и тогда уже математика из Гарварда. Все мы говорили по-русски, обладали определенной эрудицией в области иудаизма и соблюдали иудейские правила жизни. Самое главное, нам очень хотелось помочь советским евреям свободно заниматься своей религиозной традицией. 

Прием в «Академию мировых цивилизаций»

Мы остановились в этой же гостинице, превратив один из номеров люкс в приемную. Было неясно, сколько человек придет, но на всякий случай я предупредил администрацию, что мы проводим собеседования по приему в одно из учреждений академии. Действительно, в официальных документах ешива называлась Академией мировых цивилизаций, где предполагались факультеты христианства, ислама, буддизма и иудаизма. Но на деле открылся только факультет еврейской цивилизации, точнее, ешива раввина Штейнзальца. Пришло более ста кандидатов, и вестибюль гостиницы заполнился жаждущими еврейских знаний мужчинами и женщинами. В большинстве это были молодые люди около 30 лет. 

Мы, экзаменаторы, составили список вопросов, чтобы результаты собеседования не зависели от степени нашей усталости и других не относящихся к делу обстоятельств. Люди пришли самые разные, и нам нужно было не только с ними поговорить, но и записать результаты беседы, а также передать общее впечатление, произведенное на нас кандидатом. Работа эта продлилась с середины дня до самой ночи. 

Помнится, устав от интенсивных собеседований, мы с Цви вышли погулять на Шаболовку, на которую медленно падал влажный тяжелый снег. Нам обоим не верилось, что наступило время приобщения советских евреев к нашей многовековой традиции. Я вспомнил, как лет за десять до этого, представляясь будущей жене Эстеле, сказал, что готов оставить университетскую деятельность, если этого потребует дело иудейского образования моих бывших соотечественников. К счастью, этой жертвы от меня не потребовалось, и я смог внести свой посильный вклад, оставаясь профессором истории в Монреале.  

«Еврейская община в России наконец-то стала нормальной»

В дальнейшем мы с Адином иногда виделись в Иерусалиме, несколько раз – в Монреале, но так тесно больше не общались. Считаю огромной удачей возможность сотрудничать с ним в таком важном для нас обоих деле. Ешива расположилась сначала на бывшей государственной даче в Кунцево, потом не раз переезжала, а через несколько лет в стране открылись иудейские учебные заведения самого разного толка. Говорят, что представители одной особенно «крутой» общины, несогласные с подходом Штейнзальца, демонстративно закопали в Москве издание Талмуда с его переводом и комментариями. Я как-то упомянул об этом Адину, и он, усмехнувшись, сказал: это показывает, что еврейская община в России стала наконец-то нормальной. И в этом тоже, как ни парадоксально, была его заслуга. 

Рав Адин Штейнзальц. Источник: jewishmagazine.ru (Илья Иткин)

От редакции
Всем, кого интересует личность и наследие р. Штейнзальца, рекомендуем посмотреть фильм «Неортодоксальный ортодокс: Адин Эвен-Исраэль Штейнзальц» (Журнал «Лехаим» - Клуб Литературных Меценатов)
https://youtu.be/n5wDAAIjJy8