Ида Константиновна Яхнина, жена известного петербургского художника, рассказывает о своем отце – простом сотруднике банка, кристально честном и несгибаемом религиозном еврее

В конце войны всем было не до земного – предвкушение скорой победы было радостно: всем казалось, что после боев сама по себе начнется новая, прекрасная жизнь.

Константин Юльевич (Копель Юдович) же Храпков понимал: ничего само по себе не возникнет. Он занимался очень нужным, по тем временам, делом - на только-только отбитых у немцев территориях выдавал печати и деньги свежеизбранным председателям колхозов, чтобы колхозы начинали работать. Храпкова сопровождала охрана – деньги, понятное дело. Созывали партячейку очередного колхоза, выбирали председателя, оформляли документы, оставляли печати и деньги (на первое время). Храпкова, который «запускал» послевоенное сельское хозяйство, уважительно звали «жид из финотдела». Людям он нравился: мягкая манера общаться, нераздражительность, высокий профессионализм... Так замечательный экономист и работник Госбанка дошел из Кировской области до Плюссы (это недалеко от города Луги Ленинградской области). Дошел не с боями – в них он участвовать не мог: в армию не взяли по возрасту.

Крыша над головой

Копель Юдович с женой и дочкой Идой, только что поступившей в 1 класс. 1953 год. Станция Новоселье Псковской области. Кажется, что на заднем плане бескрайняя степь, но на самом деле это улица, которая гордо называлась «Горная», так как проходила рядом со склоном холма

Его дочь Ида Константиновна Яхнина (Храпкова) говорит:

- Я, родившаяся в 1946 году, была для моих родителей – 57-летнего отца и 43-летней мамы настоящим поскребышем, последышем.

- Вас, наверное, баловали?

- Б-г с вами – какое баловство! С ранних лет я помогала немолодым родителям. Да и не на что было баловать – жизнь была нищая.

- Но ведь отец работал в банке!

- Во-первых, сейчас не те банки, что были тогда. А, во-вторых, папа был кристально чистым человеком. Соседка говорила: «Мне бы вашу голову, ходила бы я в золотых подштанниках и пила бы из кружечки с золотой каемочкой». Папа только смеялся. Нам повезло: после моего рождения родителям дали сарай в Плюсе. Крыша его венчала только с одной стороны. Но это была КРЫША НАД ГОЛОВОЙ. Многие тогда вообще жили в землянках. Спустя несколько лет родителям дали ссуду на строительство жилья. В 1952 году наша семья вселилась в небольшой домишко, где была одна комната и кухня. Отец с детства не знал хорошей жизни. Только незадолго до смерти, переехав с мамой к нам с мужем в городскую квартиру, он смог пожить в нормальных условиях. Как дитя, радовался платяному шкафу, паровому отоплению и, главное, ванне в нашей малогабаритной «двушке» на первом этаже...

Муж Иды Константиновны, известный художник Марат (Меир) Яхнин жалеет, что ему довелось очень не долго пожить с любимым тестем под одной крышей.

- Константин Юльевич хотел быть похоронен среди соплеменников. В январе 1973 года мы с женой перевезли его в Питер. А в марте его уже не стало. Жаль, что так недолго он смог порадоваться теплу городской квартиры... Мы очень любили с ним поговорить: помню, с каким нетерпением он ждал каждый день моего прихода с работы. Именно разговоры с тестем подвигли меня к мыслям о роли и месте еврейского народа. Эти размышления легли в основу моих картин на еврейские темы.

Жизнь постоянно преподносила Константину Юльевичу испытания, из которых он выходил с честью, говоря: «Я – победитель!»

Копель Юдович. 1971 г. Станция Новоселье Псковской области

Отец для младших братьев и сестер

Константин Юльевич был из породы тех, кого писатель Илья Эренбург назвал «ужаснувшимися». Даже дочери он так и не сказал, почему в течение нескольких дней семья Храпковых потеряла мать, отца и двух старших братьев. Раз в год отец четыре дня подряд зажигал поминальные свечи и молился, вспоминая о тех страшных днях, после которых он остался один с четырьмя младшими детьми на руках.

Он с детства как будто предчувствовал грядущую беду. Семья была бедная и очень дружная – Копель с 10 лет начал подрабатывать, чтоб как-то поддержать родителей. Он как-то сразу понял, что живущему в России надо хорошо знать русский язык. И учил его: учил, общаясь с русскими соседями и друзьями. Он, с детства общавшийся только на идише, полюбил язык Толстого и Чехова – говорил и писал на нем без ошибок. Эту любовь он передал и своей дочери, которая долгие годы проработала корректором.

После смерти всех старших он стал коммивояжером – продавал древесину по образцам. На время отъездов оставлял малышей на попечение соседей – а что было делать?

«Женился на молодой»

«Очнулся» он только в 1926 году. «Малыши» разъехались: выучились, женились, вышли замуж. При советской власти талантливый самоучка, у которого было только начальное образование, получил место счетовода, а потом и бухгалтера в банке.

Константин Юльевич решил, что теперь ему можно задуматься и об устройстве собственной жизни. Кто-то сказал ему, что в Малой Вишере живет вдова с хорошенькой 23-летней дочкой. Наверное, это была судьба: Храпков, ни разу не видевший эту Маню, быстро собрался и уехал в Малую Вишеру. По дороге его терзали сомнения: понравится ли он, лысеющий, натерпевшийся жизненных неурядиц, ей такой молодой и неопытной.

Понравился. И Мане. И ее маме. В 1927 году у Храпковых родился сын, старший брат Иды Константиновны, который недавно ушел из жизни...

В Малой Вишере Храпков опять занял «экзотическую» по тем временам должность работника банка. Надо сказать, свою работу он выполнял с честью: коллеги не могли нарадоваться на его работоспособность и профессионализм. Соседи любили его за доброжелательность и готовность помочь.

Ответственность за все человечество

Ида Константиновна вспоминает:

- Я бы не сказала, что папа совсем не был раздражительным. Но он считал гневливость грехом. Когда мама повышала голос, папа ей говорил: «Маня, не кричи, не надо, чтоб все думали: ой, эти евреи такие скандальные». Отец не волновался из-за того, что там подумают про нас антисемиты. Он считал: если евреи ведут себя дурно, то остальные могут вообще вытворять все, что угодно. Он воспринимал избранность нашего народа как высшую меру ответственности за все человечество.

Ида Константиновна вспоминает:

- Папа был глубоко религиозным человеком: молился, чтил обычаи. Отсутствие миньяна и синагоги не мешало ему оставаться правоверным евреем до конца своих дней – несмотря на внешнюю мягкость, он был принципиален и независим. Например, в субботу на работу являлся, но оставлял на этот день маловажные дела и никогда не писал.

Маня, не гневи Б-га!

Папа был замечательный отцом: в яслях, куда меня отдали, чтоб хоть как-то выкормить, родителям иногда давали кастрюльку манной каши «ребеночку на ужин». Отец до конца жизни каялся, что он, тоже голодный, временами не сдерживался и, неся меня домой, слизывал кашу с края кастрюльки.

Мы жили так скромно, что мама, бывало, не сдерживалась:

- Ты все молишься, а живем, как нищие. Вон даже Идке на приданое не скопили.

- Маня, что ты говришь? Мы выжили в такой войне, Г-сподь послал нам дочку. Не гневи Б-га!

От отца-«банкира» в семье осталось наследство: тфилины – потертые, старые; кожа, из которой они сделаны, погрубела и пожелтела; и старая, потрепанная Тора.

Копель и Ида Храпковы, 1953 г.

Мария Конюкова