Кузьма Носов, исследователь биографии ленинградского певца и педагога Ефрема Борисовича Флакса (1909-1982), прислал нам воспоминания Камиллы Михайловой об этом удивительном человеке.

Ефрем Флакс (1909 – 1982 гг.) – известный в России и за ее пределами певец прошлого века, баритональный бас, был младшим сыном в большой семье популярного в Санкт-Петербурге фотографа Бориса Ефремовича Флакса и братом моей мамы. Я знала и любила его всю жизнь.

Передо мной висит портрет очень дорогого мне человека и всплывают картины наших встреч, освещенных всплесками радости, нечаянного счастья.

Детство. К нам часто приезжает веселый, любящий, ласковый, дядя Франя, мамин брат, привозя в дом праздник. У мамы была огромная семья. Отец – Борис Ефремович Флакс, известный в Петербурге фотограф, мать одиннадцати детей Анна Соломоновна (дочь фотографа). Двое детей умерли в младенчестве, остальные благополучно выросли, получили образование. У каждого из них была своя непростая судьба, что не мешало их прочной дружбе и заботливой поддержке друг друга на протяжении всей жизни.

 Семейство Флаксов

Ефрем Флакс – певец и гордость семьи

 Автор статьи и ее дядя, певец Ефрем Флакс

Самый младший, гордость семьи Ефрем Флакс стал певцом. Когда умер отец, ему было четыре года. В семье возникли трудности. Дальше – детский дом, поиски заработка... В этот период Ефрем перепробовал много рабочих специальностей, пока счастливый случай не привел его в Консерваторию, с которой он был связан уже всю свою жизнь, окончил с отличием и преподавал там. Участник Отечественной войны, он был ранен, позднее выезжал на фронт с концертами. Первым начал исполнять многие фронтовые песни, любимые в народе до сих пор. В 1945 году прошла серия концертов лауреата Всесоюзного конкурса вокалистов Ефрема Флакса в камерном зале Ленинградской консерватории в сопровождении аккомпанемента профессора А. Б. Меровича, под общим названием «Цикл вечеров песни». Позднее концертирование Ефрема Флакса было несколько приторможено по политическим мотивам. В 50-х возобновились его концерты и гастроли по стране и за ее пределами. В частности, он часто приезжал в Москву. Я, конечно, не пропускала ни одного его концерта.

 

Залы всегда были полны. Завораживающий голос, артистизм. На сцене чудесным образом он превращался в автора песни, романса, арии. У него была своя аудитория. В зале мелькали знакомые лица. В основном дамы «элегантного возраста», помолодевшие и счастливые. Пластика, жест, мимика, все пело вместе с ним. По тем далеким временам это казалось чудом. Даже его почти шепот громыхал над затихшим залом. Он умел сливаться со своим персонажем и учил этому других в Ленинградской консерватории. А какой диапазон оттенков имел его неповторимый бархатный баритональный бас!

К сожалению, мало сохранилось записей его концертов. Техника была слабее, да и он сам мало об этом заботился. Но, тем не менее, его сын, Борис Флакс сумел, проявив огромную энергию, собрать значительный материал и создать альбом его работ в современном оформлении.

Как известно, талант во всем талант. Ефрему все удавалось, за что бы он ни брался. Он и слесарь, он и токарь, плотник, ювелир, а если очень нужно, то и портной, дизайнер, а так же психолог и просто мудрый человек. Не было равного ему ни в дружбе, ни в любви.

Старшее поколение ушло из этой жизни, но род Флаксов продолжен. У Ефрема есть не только сын и дочь, музыканты, но и внуки и даже правнуки. И у них есть все шансы сделать свою жизнь яркой и счастливой, как сумел он сам.

Старшее поколение Флаксов

Мою семью и одновременно семью Ефрема Флакса я хотела бы описать, призвав на помощь, все свои разрозненные воспоминания, записи, оставленные Мирой Борисовной, старшей сестрой Ефрема Флакса, Тамарой Борисовной, перепиской братьев и сестер, писем Анны Соломоновны, мамы Ефрема Флакса и моей бабушки, а также, воспользовавшись сохранившимися документами, справками, трудовыми книжками, визитными карточками, официальными приглашениями.

Так случилось, что почти все семейные фотографии собрались у меня, как старшей из оставшихся в следующем поколении. А их немало, учитывая, что мой дедушка Борис Ефремович Флакс был известным в Петербурге фотографом, владельцем фотографии.

Предположительно в 1834 году в Санкт-Петербург привезли девочку трех лет, Татьяну и ее брата, пяти лет Николая Якубсонов из Курляндии, где умерли в один день их родители от холеры. Их приняли в семьях родной тети (Штейнберг) и родного дяди (Лунц). Родные их вырастили и дали образование. Впоследствии Татьяна Яковлевна Якубсон (1831–1914) вышла замуж за Соломона Лихтенталя, имевшего собственную фотографию, а Николай обзавелся магазином белья в гостином дворе. В семье Лихтенталь родились четыре дочери. Старшая, Анна Соломоновна (1869 – 1942), мама Ефрема Флакса, вышла замуж за Бориса Ефремовича Флакса – помощника своего отца (1888 г.).

Фотограф Борис Ефремович Флакс и Дом Омовения на Еврейском кладбище

 Борис Флакс и его отец Эфраим

Борис Ефремович Флакс (1858 – 1913) был послан родителями в 13-летнем возрасте на заработки ввиду крайней бедности из Литвы в Санкт-Петербург. Вначале был уличным продавцом сигарет, где и нашел его Соломон Лихтенталь, взял его к себе подмастерьем, дал ему образование и профессию. Вскоре у Бориса Ефремовича появилась своя фотография на Вознесенском переулке, а затем и вторая на Петроградской стороне у Тучкова моста. Борис Ефремович был очень популярен в Санкт-Петербурге не только как фотограф (он был поставщиком его Величества с эксклюзивным правом фотографирования царской семьи), но и как член управы ремесленников (заместитель председателя управы и член добровольного общества помощи ремесленникам).

 Вознесенский, 31. Дом семьи Флаксов

Борис Ефремович устраивал собрания у себя дома и принимал нуждающихся, помогая им справляться со своими проблемами, приводил в дом бедных, кормил их, помогал бедным в синагоге, устраивал благотворительные вечера в пользу нуждающихся ремесленников. У него было много учеников, большей частью сирот и родственников. Он принимал самое активное участие в постройке синагоги на Преображенском кладбище, уговорил барона Гинцбурга дать на это деньги, а сам организовал всю подготовку и постройку синагоги. И когда синагога уже была практически готова, шла последняя отделка внутреннего помещения, он умер (отказали почки), и его первого принесли в эту синагогу для отпевания.

Мира Борисовна так описывает похороны отца:

«Гроб с телом стоял у него дома, на Вознесенском переулке дом 31\2, кв.27 три дня. Люди входили в одну дверь, выходили в другую, и этот беспрерывный поток продолжался несколько часов. Весь Вознесенский переулок до Фонтанки был заполнен народом. У парадной стоял катафалк с шестью лошадьми, а за ним тележка с одной лошадью, которая была заполнена венками. Его вынесли на руках, несли до фотографии (д. 45). Там была панихида. Оттуда понесли его по Садовой, потом по Невскому проспекту до Александро-Невской Лавры, (с остановкой для панихиды у управы ремесленников), несмотря на то, что в те времена не полагалось вести похоронную процессию для еврея по главным улицам города. Там поставили гроб на катафалк. Всю эту дорогу несли его на руках с открытым гробом и было такое скопление провожающих, что остановили трамвайное движение и извозчиков, пока эта вся процессия не прошла. Хоронили его после отпевания в построенной им синагоге на Преображенском кладбище. Теперь на этом месте похоронен и его младший сын Ефрем Борисович».

Анна Соломоновна – ласковая, заботливая и рассудительная

 Анна Соломоновна

Моя бабушка, мама Ефрема, Анна Соломоновна (1869 – 1942), была красива и в молодости, и до глубокой старости, получила хорошее образование, в совершенстве владела немецким языком, немного занималась переводами. Всегда спокойная, рассудительная, ласковая, заботливая. Каким-то чудом, сохранились ее очень интересные письма в лагерь дочери Тамаре, репрессированной в 1937 году. Анна Соломоновна родила 11 детей. Двое умерли в младенчестве, остальные девять благополучно выросли, у всех разные и трудные судьбы. Старшие (Михаил, Мира, Тамара, Сергей, Лия, Стелла, Ольга) успели окончить гимназию. Все получили прекрасное воспитание и образование в семье, приглашались преподаватели, в том числе и с проживанием, немецкого и французского языка, музыки (сохранились карточки – приглашения на семейные музыкальные вечера). В семье устраивались костюмные спектакли силами детей семьи и приглашенных родственников. В хозяйственных делах Анне Соломоновне помогали няня и кухарка. После смерти мужа жизнь Анны Соломоновны значительно осложнилась. Ей пришлось пойти работать в собственную фотографию (а позже и продать ее) и отдать младших детей в детский дом с обучением. Сусанна и Ефрем учились в одном классе и в один день получили справки об окончании соответствующей ступени образования (справки сохранились). Все члены семьи активно приняли революцию, Сергей печатал у себя дома прокламации и распространял их. Семья в этом ему помогала. Четверо воевали в составе Красной армии в Гражданскую войну (Михаил, Сергей, Тамара, Стелла). Сергей в год смерти отца (1913 г.) вступил в большевистскую партию, приняв партийную фамилию Волынский. С его легкой руки и остальные – Михаил, Тамара и Стелла стали Волынскими. В 1918 году, в самое трудное и голодное время, старшая дочь Мира вывезла Анну Соломоновну с младшими детьми и няней в Саратовскую область и устроилась там работать воспитательницей в детском доме. Анна Соломоновна всегда бросалась на помощь своим детям в любых затруднительных ситуациях, регулярно отправляла письма и посылки Сергею и Тамаре, репрессированным в 1937 году, помогала и моей маме Сусанне, когда родилась моя сестра, Светлана, некоторое время жила у нас и со мной у Тамары, до ее ареста. Она была ласковой, спокойной, читала мне немецкие сказки и никогда ни за что меня не ругала. При этом всегда спокойно и убедительно объясняла, почему я поступила плохо. Умерла во время блокады в 77-летнем возрасте.

 Автор воспоминаний с бабушкой Анной Соломоновной

Мира – одна из героинь «Республики ШКИД»

Старшая сестра, МИРА (1895 – 1987) родилась художницей. Красивая, никогда не забывающая об этом, о чем говорит несметное количество фотографий, своенравная, энергичная, изобретательная, добрая, ласковая. В предреволюционные годы она помогала Сергею в его подпольной партийной работе. Замужем была дважды. Оба мужа были красавцами. Первый брак был недолговечным, хотя и с венчанием. Кто был инициатором развода не известно, хотя, можно догадываться, принимая во внимание характер моей тетушки. Детей в первом браке не было. Второй брак с Абрамом Гуткиным был прочным, хотя духовная близость была ограничена. Ее немного угнетало его уважительное отношение к Талмуду. В молодости Мира состояла в партии, была воспитательницей и заведующей в детских домах (№ 10 и 12). О ней упоминается в известной книге Л. Пантелеева и Г. Белых «Республика Шкид». Тогда она носила фамилию первого мужа – Закс. В какой-то момент конфликта с начальством она положила свой партийный билет на стол. Последствий не было (это были 20-е годы). Мира окончила гимназию и художественные курсы. Ей приходилось работать то начальником цеха реставрационных работ, то мастером по раскраске тканей, то вышивальщицей, что подтверждается сохранившимися справками. Вышивала она и по заказам шерстью, бисером, драгоценными камнями, придумывая на ходу оригинальные композиции, а также изготовляла украшения. На даче неизменно сидела она на своем стульчике перед любимым мольбертом и писала пейзажи. Теперь, у меня все стены завешены прекрасными, написанными маслом, видами окрестностей Ленинграда. До глубокой старости Мира не оставляла своих увлечений и еще находила время для заведования здравпунктом домкома, содержа его в прекрасном состоянии. Умерла в конце восьмидесятых лет. Оставила разрозненные записи – воспоминания о семье. Во втором браке у Миры было два сына. Старший, Борис, 1924 года рождения погиб на войне в 1943 г. В переулке где он проживал, был установлен памятник неизвестному солдату, сделанный с его фотографии. Младший – Роман, 1929 года рождения – инженер, главный конструктор Гидростальпроэкта, умер от рака в сорокалетнем возрасте. Дочь Романа Анна и внук Роман, названный в честь деда, похоронив Миру, уехали с семьей в Израиль.

Михаил – человек, «застегнутый на все пуговицы»

Михаил, старший брат (1893 – 1957) окончил гимназию, поступил в политехнический институт, в связи со смертью отца в 1913 г. вынужден был бросить учебу и пойти работать, чтобы помочь матери содержать семью. Военный инженер, полковник, участник гражданской войны, был награжден орденом Ленина и дважды орденами Красного знамени. В последние годы жил в Москве, был дважды женат. С первой женой была какая-то драматическая история. Остался сын Олег (1926-2008), инженер, жил в Москве, окончил МАИ, работал в ЦИАМ им. Баранова, начальником отдела. У Михаила в Болшеве была дача, с маленьким, казавшимся кукольным, домиком, стоявшем на довольно большом участке, с вырытым вручную бассейном и с прекрасными, ухоженными, сортовыми цветами. Ими занималась жена Ада. Сам Михаил был человеком, «застегнутым на все пуговицы», не слишком общительным и неулыбчивым.

Сергей Волынский – пламенный революционер

Сергей (1896 –1946) был живым и способным ребенком, читал с четырех лет, а в 6 – 7 лет уже часами изучал книги и газеты. Будучи гимназистом, принимал участие в кружках революционно настроенной молодежи. В 1913 году на могиле отца дал слово посвятить свою жизнь защите угнетенных и вступил в РСДРП(б). В 1915 году, по окончании с отличием гимназии, был зачислен без экзаменов в университет на физико-математический факультет, закончить который ему не удалось из-за дальнейших событий… С 1913 года Сергей вел подпольную партийную работу вместе Семеном Рошалем, печатая и распространяя листовки, пряча их в голландской печи, в квартире своей матери. Мать и сестры ему помогали. В 1915 году Сергей вместе с Семеном были арестованы на улице. Был произведен обыск, но благодаря быстрой реакции матери, задвинувшей гектограф под шкаф (она поставила перед шкафом кресло, села на него, а старшая сестра спрятала чемоданчик со шрифтом в сливной бачок), ничего обнаружено не было. Тем не менее, Сергей был отправлен в «Кресты», где заболел брюшным тифом и в тяжелом состоянии был освобожден из тюремной больницы за отсутствием доказательств вины. После выздоровления, в 1916 году он был призван в армию, где вел пропагандистскую работу среди солдат. В феврале 1917 года вступил во вновь созданную Новгородскую легальную большевистскую организацию. В апреле 1917 года решением Всероссийской партийной конференции был направлен в Гельсингфорс (Хельсинки), где он работал в редакционном бюро газеты «Волна». В июне 1917 года он вновь призывается на военную службу и направляется в военную школу прапорщиков, где ведет агитационную работу по заданию партии. В октябрьские дни участвует в подавлении юнкерского восстания, защищает подступы Петрограда от войск Керенского и Краснова, добровольно вступает в Красную Армию, после чего отправляется под командованием Сиверса в качестве начальника штаба на Дон. Во время Гражданской войны командовал полком, бригадой, дивизией, группой войск. Принимал участие в боях за Воронеж, Борисоглебск и многие другие населенные пункты. Был дважды награжден орденом Красного Знамени. В 1924 г. в Ленинграде был опубликован поэтический сборник «Бойцы железных войн» Сергея Волынского. (Материал взят из биографии Сергея Волынского, составленной сестрой Тамарой, воспоминаний сестры Миры и заметки в рубрике «возвращенное имя» газеты 2Молодой Коммунар» от 14.01.1989 г., где проводится анализ сборника, и приводятся более поздние стихи Волынского. Все приведенные факты подтверждены документами. Имя Сергея многократно упоминается в книге М.Г.Рошаля «На путях революции»/Военное издательство СССР, Москва, 1957 г.).

В 1925 г. Сергей демобилизуется и переходит на политическую организационную работу управляющего делами АН СССР и заместителем председателя Всесоюзного комитета по делам Высшей школы при Совнаркоме СССР. Жил он в это время в Москве в элитном доме на углу Кропоткинской улицы и Зубовской площади. Жена его, Нина Долгушина, была милой, приветливой, гостеприимной женщиной. Сам он был добрым, любящим братом и дядей, но виделись мы редко по причине его постоянной занятости. Я долго хранила сувенир, привезенный для меня из Парижа, крохотный, настоящий серебристый будильничек. В 1937 г. Сергей Волынский был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Вначале, он очень верил, как и многие в то время, что допущена ошибка, писал подробное заявление тов. Андрееву, с описанием всей ситуации и противоправного допроса (рукописный вариант сохранился), но это не имело последствий, и ему назначили срок 7 лет. По окончании срока его, уже больного, освободили без права проживания в больших городах. Он поселился в Малой Вишере. Умер в 1946 году, не дождавшись реабилитации, которая последовала в 1955-ом.

Тамара – моя вторая мама

Тамара (1897 – 1993), самая любимая тетя, моя вторая мама, была рядом со мной от младенчества до своей смерти, с перерывом на лагерную «отсидку» (8 лет плюс ограничение на место жительства). Впервые мы с ней встретились, когда моя мама привезла меня к ней в месячном возрасте с тяжелой дизентерией из Ленинакана (теперь город Гюмри) в Москву и в отчаянии сдала с рук на руки. (Отец служил тогда на Кавказе и был в командировке). Они вдвоем меня выходили. Вскоре после этого, отец получил назначение в Минск. Там в это время была и Тамара с мужем Эдуардом Гроссом. У нас была громадная и почему-то полутемная комната в многоэтажном доме. Тамара с мужем жили в коттедже с маленьким уютным садиком с большой, окруженной высоким штакетником, клумбой. В садике стоял стол со скамьей. Как-то меня посадили на него, должно быть, чтобы сфотографировать. (У нас в семье любимым занятием было фотографирование; даже мой отец заразился этим недугом, хотя его отец, другой мой дед, был учителем и к фотографии никакого отношения не имел). Но на этот раз фотография не получилась, так как я свалилась со стола, вызвав страшный переполох. Однако все обошлось, если не считать оставленную мне на вечную память маленькую, еле заметную метку на лбу. Возможно, это помогло мне впоследствии стать математиком. Говорят, так бывает.

Мы с мамой ходили к Тамаре через парк с одной широкой аллеей почти ежедневно – это было близко от нас. У них всегда кто-нибудь гостил из ленинградских родственников. Приезжали Мира со старшим сыном Борисом, Франя, совсем молодой студент, бабушка – Анна Соломоновна. Я тщательно следила за своим костюмом когда мы шли в гости, особенно за тем, чтобы бант был соответствующего цвета, в противном случае я отказывалась выходить из дома. Ведь мне уже было три года и я уже, благодаря моему «танцмейстеру» маме, умела танцевать «Шамиля». Позже, когда мы переехали в Москву (отец был слушателем Академии им. Фрунзе) и жили некоторое время на Остоженке, в квартире Стеллы, другой маминой сестры, Тамара часто нас навещала. А когда у меня появилась сестра Светлана, Тамара уговорила маму отправить меня вместе с бабушкой на некоторое время к ней в Минск. Это был предгрозовой, 1936 год, мне было 6 лет. Эдуард Гросс, муж Тамары и сама Тамара занимали крупные посты. Тамара, будучи директором Белорусской конторы Союза заготпушнины, имела стандартный безразмерный кабинет крупного чиновника, носила всегда один и тот же строгий костюм, прекрасно сидящий на ее безукоризненной фигуре. И Тамара, и дядя Эдя, добрейший человек, во мне души не чаяли, но видела я их редко. Со мной постоянно находилась бабушка, Анна Соломоновна. Мне разрешалось все, кроме перехода через дорогу во время прогулки. Да и этот запрет был как-то нарушен. Когда это обнаружилось, тетя Тома рассердилась, но я ее успокоила: «Тетя Тома, не волнуйся, я бабушку перевела за руку». В ответ она рассмеялась и больше не сердилась. Хотя она и ходила в одном костюме, у нее было много красивых нарядов. Мне нравилось их разглядывать, примерять и вертеться перед зеркалом. Жаль, они были мне великоваты. С бабушкой мне было хорошо. Мы с ней читали (я к тому времени читала уже свободно). Она мне читала и переводила немецкие сказки (немецким она прекрасно владела). Иногда, играли в карты, в «дурака». Я предварительно отбирала себе все картинки, а ей отдавала все остальное и выигрывала. «Видишь, бабушка, я тебе даю много карт, а себе беру немножко», – говорила я ей. Она делала вид, что не замечает моего лукавства, а я была уверена, что ловко ее обманываю. Тетя Томушка понимала, что мне не хватает сверстников, и однажды привела мне девочку моего возраста. Она даже не умела читать, а уж бегать и прыгать, тем более. Я сказала: «Девочек мне больше не приводите, приведите мальчика». Привели мальчика. Вот тут все встало на свои места. Мы читали, смеялись, катались на дверях. (Квартира была большая, из четырех – пяти комнат, соединенных последовательно дверями, открывающимися в обе стороны. Можно было взяться за ручки, сесть сбоку, верхом, и катиться из одной комнаты в другую). Это был 1936 год, а за ним и 37-й. Арестовали и расстреляли Эдуарда Гросса, арестовали и Тамару, как его жену, назначили срок 8 лет пребывания в лагере. Отбыв срок в Мордовии, Тамара, имея ограничение на место жительства, поселилась в Луге, под Ленинградом, работала Начальником планового отдела на заводе «Лужский химик». Относились к ней хорошо, но дирекции приходилось неоднократно оправдываться перед высшим начальством, в том, что взяли ее на работу. Я приезжала к ней. От нее ни разу не слышала жалоб, упреков в чей-либо адрес, рассказов о лагерной жизни. В 1956 г. Тамара была реабилитирована, восстановлена в партии, переехала к сестрам в Ленинград, получила пенсию за реабилитированного мужа и занялась общественной работой в качестве парторга домкома. В 1993 г. сестер уже не было в живых и Тамара осталась одна во большом старинном многоквартирном доме, подлежавшем расселению, в связи с его продажей. Ей предложили комнату в многонаселенной квартире в отдаленном районе. Я приехала и забрала ее к себе, в Москву. С переездом помог сын Ефрема, Борис. Прожила она у меня, к сожалению, недолго. Сказались трудности переезда, смена обстановки, перенесенный инфаркт. Не выдержало сердце. Ей было 96 лет. Ясная голова, веселый взгляд, с легким прищуром, доброжелательность, гордая независимость, мудрость, доброта. Все это до конца моей жизни будет напоминать ее фотография на письменном столе.

Лиля – строгая учительница

(Лия, 1898 – 1986). С ней я познакомилась позже всех, где-то в 60-х, когда стала ездить в Ленинград регулярно. Лиля, Леля и Тамара жили в одной квартире на первом этаже многоквартирного старинного дома. Их квартира была фактически частью большой, разделенной капитальной стеной. Жильцы большей части пользовались центральным входом, выходящим на Ковенский переулок, меньшая часть, в которой жили сестры, имела скромный вход только для их квартиры со двора с небольшим садиком. Две большие комнаты, маленькая прихожая, большая кухня, подсобная комнатка, из которой впоследствии сделали ванную. В одной комнате жила Лиля с семьей сына Бориса, звукооператора на Ленинградском радио. В другой, Леля и Тамара при помощи легкой перегородки сделали две «спальни» и одну общую столовую. В этой уютной столовой за большим круглым столом легко размещались все оставшиеся к этому времени четыре сестры: Мира (она жила в соседнем переулке), Тамара, Лиля, Леля, а также Франя (приходил пешком с улицы Рубинштейна) и я. Для более широкого приема стол раздвигался. Лиля, строгая, не подпускающая к себе, четкая в рассуждениях, подчеркнуто независимая, до выхода на пенсию была учительницей. Ее муж, Левинсон, преподаватель математики, погиб в ополчении, в 1941 г. Сын – Борис Левинсон умер от приступа редкой нервной болезни, нарушения функции глотания. Сама Лиля умерла от очередного инфаркта в 1986 г.

Леля – библиотекарь с девятью медалями

Леля (Ольга, 1904 - 1988), архитектор, руководила группой архитекторов до 37-го года. После, неся ответственность за репрессированных родственников, потеряла свой статус и перебивалась случайными работами. Выйдя на пенсию, стала заведующей домкомовской библиотекой на общественных началах. Кстати сказать, благодаря общественной работе сестер, Тамары, Миры и Лели, домком нередко занимал первые места по Ленинграду и, случалось, что в этот домком приезжали иностранцы для обмена опытом. Все четыре сестры имели множество наградных медалей, подтвержденных удостоверениями, хранящимися у меня. У одной Лели их было девять. Это медали ветеранов труда, за доблестный труд, за оборону Ленинграда, за трудовую доблесть, в памятные даты окончания войны и т.д., а так же знаки «50 лет пребывания в партии КПСС» (у Тамары и Лели). Мира, Лиля и Леля во время блокады находились в Ленинграде и активно участвовали в восстановлении городского хозяйства. Сохранилась личная книжка Лили, где указана должность – «заведующая центральным складом Смольнинского промкомбината» (1944 г.).

Леля была особенно аккуратна во всяком взятом на себя деле, самокритична и требовательна к другим. Личная жизнь у нее не сложилась. Была в молодости какая-то романтическая история, которая, по-видимому, оставила слишком глубокий след. Скончалась Леля от рака селезенки.

Очень интересно было наблюдать всех четырех сестер, когда они собирались вместе. Все умные, энергичные, сохранившие интерес ко всем мировым проблемам, но такие разные… Мира - эмоциональная, фантазерка, все у нее получалось – сшить, связать, приготовить любое блюдо, красиво накрыть стол, нарисовать, даже, починить стул и написать воспоминания. Лиля – немногословная, все формулировки продуманные, веские. Леля – деликатная, заботливая, требовательная и твердая в своих убеждениях. И, наконец, Тамара – человек, на которого во всем можно положиться, оратор по призванию, самая терпеливая в выслушивании других мнений. При любом обсуждении было ровно четыре разных мнения, ни одна не уступала своих позиций. Спорили жестко, но я никогда не слышала ни одного резкого слова в адрес другой. Любая из них всегда готова была отдать жизнь за другую. Любовь друг к другу скрепляла их навечно.

Стелла и ее тяжелая судьба

Стелла (1903-1959) мечтала стать актрисой. Рассказывали, что она хорошо танцевала, но судьба ей была уготована тяжелая. Вначале все складывалось хорошо, хотя и не так, как было задумано. В ГИТИС поступить не удалось, но была прекрасная семья: муж – талантливый инженер, главный инженер авиационного завода, специалист по конструированию двигателей для реактивных самолетов Владимир Примаков, (брат Виталия Примакова, расстрелянного в 1937 году, участник Гражданской войны, командовал первым полком дивизии червонного казачества, был награжден орденом боевого красного знамени за разгром штаба Махно), два прекрасных сына, интересная работа.

После 1937 года все стало рушиться. Владимиру предложили публично отречься от брата. Он отказался. Уволили с работы Владимира и Стеллу. Семья осталась без средств существования. Никто не брал на другую работу. Держались за счет помощи родственников и случайными заработками. В войну погиб в ополчении Владимир. Стелла с сыновьями эвакуировалась из Москвы на Урал. Там застрелился из охотничьего ружья старший шестнадцатилетний сын из-за личной, показавшейся ему трагичной и непоправимой, ситуации. Через три года, уже по возвращении в Москву, погиб и второй сын, нашедший в доме заряженный револьвер. Был ли это несчастный случай или он сознательно в себя выстрелил – осталось неизвестным. После этой трагедии Стелла тяжело заболела и уже оправиться так и не смогла, хотя и прожила еще несколько лет.

В ее последние годы, учась в аспирантуре и имея свободный временной график, я некоторое время жила вместе с ней в ее комнате в коммунальной квартире, в которую она переехала из своей квартиры на Остоженке. Из Ленинграда приезжала ее навещать Тамара. Одно лето мы жили втроем на даче в Томилино у Олега, сына Михаила. Тогда она еще могла самостоятельно выходить в садик. Умерла она, простудившись, в больнице старых большевиков, одна. К ней не пускали из-за общего карантина. Из Ленинграда приезжали ее хоронить Тамара и Леля.

Сусанна

Сусанна (1907 - 1943) – моя мама. Детство провела в Петрограде. Закончила (Одновременно с Ефремом, учась в одном классе) 50-ю единую трудовую школу, (сохранились справки о переводе с первой ступени во вторую, помеченные одним и тем же числом и групповая фотография – они были погодками). Было у нее и музыкальное образование. Кажется, это была школа Римского-Корсакова. Во всяком случае, она очень хорошо играла на фортепьяно довольно трудные для исполнения вещи, сохранилась пачка ее нот. Где-то в конце 20-х годов мама поехала в гости к своей сестре Тамаре на Кавказ. Там служил муж Тамары, Эдуард Гросс. И так случилось, что она познакомилась там с подчиненным ему командиром, красавцем, джигитом Александром Михайловым. Они полюбили друг друга на всю жизнь. Там же родилась я в городе Ленинакане (Гюмри, Армения) в 1930 году.

Мое детство

В зависимости от мест службы отца нам много приходилось ездить по разным городам, но больше всего мы жили в Москве. Вначале в столице были трудности с жильем. Смутно припоминаю разные комнаты в разных районах. Одна особенно запомнившаяся в Лефортово, в крыле большого темно-серого дома, на первом этаже. Вход был со двора прямо в комнату. Двор был похож на дно асфальтированного колодца, без единого деревца. Зато я с удовольствием каталась по нему на купленном папой трехколесном велосипеде. Там мы с мамой ходили устраиваться в детский сад, но кому-то из нас он не понравился – то ли мне, то ли маме, да и вскоре мы вообще оттуда уехали.

Отец был слушателем Академии им. М.В.Фрунзе. Места в семейном общежитии приходилось долго ждать. На какое-то время мы поселились в квартире маминой сестры, Стеллы, воспользовавшись тем, что Владимир, муж Стеллы, находился в длительной командировке в Америке, а сама Стелла с детьми уехала к его родителям на Украину. Там, на Остоженке, родилась моя сестра, Светлана. Мне было 6 лет. Мама приехала из роддома с маленьким свертком на руках. Я очень обрадовалась, бросилась к маме: «Мама, дай мне ее, я пойду с ней во двор, погуляю», мама не дала, было обидно. Позже мама доверяла мне сестренку и оставляла ее со мной. Я относилась к этому очень ответственно. Тетя Тома рассказывала, что когда она приехала к нам, а дома никого, кроме меня с сестренкой не было, я, открыв ей дверь, держала Свету подмышкой и она дрыгала сзади ножками, так как я боялась оставить ее одну в кроватке. Потом приехала бабушка и мы втроем уехали в Минск к тете Томе. Когда я вернулась в Москву, нам уже дали комнату в общежитии Академии им. Фрунзе, а немного погодя и блок из двух комнат, маленькой прихожей и туалета. Отец закончил Академию в 1937 г. (Мамин брат Сергей и сестра Тамара на тот момент были уже репрессированы). Отца вызвали в Партком и «посоветовали» развестись с мамой. Он отказался. Появились трудности с устройством на работу. Нашелся друг, начальник Высшей разведывательной школы в Ташкенте, который пригласил отца на должность своего заместителя. Мы уехали в Ташкент весной 1938 года. Думали, что в Ташкенте будем жить долго. Появились долгосрочные планы. Мама поступила на курсы модельного шитья – моделями служили сама мама и мы, сестрички. Платья были незабываемыми – со всякими отделками, гофре, плиссе, воланами, оборками, а то и вышивками. Одно из них, по-видимому, мое так понравилось молодому начинающему художнику, что он выпросил у мамы разрешения написать мой портрет во весь рост натуральной величины для какой-то выставки. Мама разрешила и мне пришлось позировать ему, стоя подолгу на стуле. Портрет получился, сходство с оригиналом удалось. Судьба портрета неизвестна и имя художника не запомнилось.

Болезнь сестры. Самостоятельная жизнь в 8 лет

Мне купили пианино (а может быть маме), пригласили учительницу музыки – интеллигентную милую старушку, которая излишне высоко оценивала мои возможности, хотя занималась я с удовольствием, но немного жульничала (память в пальцах была хорошая и я только делала вид, что читаю по нотам). Уличить меня могла только мама, что и делала, следя за моей подготовкой к занятиям. Мы с мамой планировали мое поступление в балетную школу Тамары Ханум, но судьба распорядилась по-своему. Тяжело заболела годовалая сестра. Мама переселилась к ней в больницу. Отец приходил домой только ночевать. Я была предоставлена самой себе, есть ходила по договоренности в детский сад, занималась музыкой, читала, гуляла одна – никто меня не опекал. Я в свои 8 лет была совершенно самостоятельна, уверена в себе и никого не боялась благодаря воспитанию моих родителей. Защищать себя научил отец, остальному мама. Жили мы в военном городке, обнесенном высоким глиняным дувалом, с одной стороны, и с широким арыком, с другой. На довольно большой территории стояло высокое здание самой школы, перед ним большой стадион. За зданием находились магазины, мастерские, детский сад и жилой комплекс из бывших генеральских коттеджей, одноэтажных, двухквартирных. При каждой квартире был свой садик, огороженный узким арыком и декоративным кустарником с цветочной клумбой посередине, с несколькими фруктовыми деревьями (абрикос, вишня, грецкий орех). В каждой четырехкомнатной квартире была большая веранда, выходящая в сад, все службы, вплоть до маленькой двухкомнатной квартирки для прислуги, при входе. У входа в городок стояла охрана, проверяла пропуска.

Как я стала танцевать и писать стихи

Осенью я пошла в первый класс. Школы в городке не было, приходилось ходить далеко с переходом через две дороги, местами по вязкой грязи. Меня не провожали. После окончания первого класса мы вернулись в Москву. Вскоре отец стал преподавателем Академии им.Фрунзе, и мы получили в общежитии квартиру – блок, состоящий из двух маленьких комнат, крохотной прихожей с туалетом; душевая и кухня были общие для половины этажа. Дверь квартиры выходила в длинный коридор, общий для всего этажа. В этой квартире мы прожили много лет (новую квартиру отец получил лишь при выходе на пенсию). В клубе Академии были прекрасные кружки для детей с профессиональными руководителями. Я поступила во все самые интересные: балетный, хоровой и фортепьянный. В результате маме не понравился мой изнуренный вид. Она отвела меня к врачу, который выявил переутомление и запретил занятия в кружках, но я упросила маму оставить мне балетный кружок. Мы там готовили танцевальную программу для выступления на большой сцены клуба Академии. Я участвовала во всех групповых танцах и руководительница (профессиональная балерина) поставила мне единственный в программе сольный танец. Концерт прошел с большим успехом. Мне уже было 10 лет. Тогда же я начала писать стихи. Одно из них, патриотическое, опубликовали в школьной стенной газете. В нашем доме была очень неплохая библиотека, но в ней детям не выдавали взрослые книги – пришлось вмешаться моим родителям и, благодаря этому, я в это время много читала, особенно полюбила Н. В. Гоголя на всю жизнь. Все в семье были здоровы и любили друг друга. А счастье омрачали лишь беды, обрушившиеся на близких. Мама переписывалась с Тамарой, находящейся в лагере. Отец это поддерживал, а также принимал участие в помощи семье Стеллы, оставшейся без средств существования и перебивавшейся случайными заработками.

На подножном корму

Стелла с мамой сняли на лето в Горках маленький двух комнатный деревенский домик для детей. Отправили туда сыновей Стеллы – Ратмира и Сергея и меня с домработницей Стеллы, которая их не оставила в это трудное время. Мама и Стелла изредка и порознь приезжали навестить нас. Жили мы в лесу, на подножном корму. Маленький огородик, грибы, ягоды. Самой вкусной едой были соленые грузди, приготовленные Надей. К сожалению, подавались они только к приезду родителей. Устраивали там импровизированные концерты с моими танцами. Всем нравилось, больше всего мне. Это был последний предвоенный год. Мне и Сергею было 10 лет. Ратмиру – 13.

Война

1941-й, война. Отец приехал внезапно с Юга в первый день и в тот же день отправился на фронт. Мама отправила меня со школьной группой под Волоколамск – считали, что там будет безопасней. Светлану – на восток, тоже с какой-то детской группой. Волоколамск начали бомбить раньше, чем Москву. Нас вернули. Несколько бомбежек пришлось пережить в Москве. Спускались в бомбоубежище. Страха ни у меня, ни у мамы не было, я даже просилась у мамы выйти на улицу, чтобы посмотреть на все оттуда. Потом мы с мамой эшелоном отправились на восток, задерживались в нескольких деревнях, пока не отыскали Светлану и уже втроем оказались в крупном поселке Евлашево Пензенской области. Там нас, две семьи, поместили в пустующий дом (бывшие хозяева погибли от шаровой молнии), в котором была одна комната и в ней большая русская печь. Добывать дрова и колоть приходилось самим. Однажды мама, неся уже наколотые дрова, споткнулась и упала грудью прямо на дрова что, по-видимому, и спровоцировало ее болезнь со смертельным исходом, но в то время мы об этом не думали. Мы с мамой немного работали в колхозе – я безвозмездно, а мама получала оплату пшеном. Осенью я поступила в 4-й класс сельской начальной школы и окончила его. В эвакуации мы жили неплохо, приходил аттестат (деньги от отца), меняли вещи на продукты.

Смерть мамы. «Сусанна считала так»

Из заброшенного дома мы переехали к хозяйке, отношения были хорошие. Вначале письма от отца приходили регулярно и даже иногда продуктовые посылки. Потом несколько месяцев писем не было. Мама очень волновалась, хотя вида не показывала. Я была уверена, что он жив и даже два дня ходила на станцию встречать поезда, ничего не говоря маме. В третий раз ходить не пришлось, он приехал ночью. Для всех кроме меня это казалось чудом. Оказалось, что армия попала в окружение, командарм был убит и отец, будучи к этому времени начальником штаба армии, взял на себя командование армией и вывел ее из окружения. Его наградили орденом Ленина и послали учиться в Академию генштаба, которая находилась в это время в Уфе. Он по дороге заехал за нами и взял нас на свой риск с собой. Слушатели Академии жили в огромном, с колоннами зале, где нам выделили две кровати. Полагающийся отцу обед мы делили на четверых. На рынке можно было купить черный хлеб и помидоры. Академию отец закончил в сокращенный срок, и мы вернулись в Москву осенью 1942 года, в свою квартиру. Отец вернулся к преподавательской деятельности в Академии им. Фрунзе. У мамы открылся туберкулез в тяжелой форме. Пришлось отправить в туберкулезный санаторий, на кумыс, в Казахстан. Отвез ее туда брат Ефрем. Там она умерла в апреле 1943-го года. Телеграммы не было. Отец почувствовал какую-то тревогу и поехал туда, хотел забрать ее домой, но успел только на похороны.

У мамы был свой талант, талант общения. Она никогда не повышала голос, высказывала свободно свое мнение, мотивируя его, не навязывая собеседнику, внимательно выслушивала, никогда не спорила, никогда не обижала, говорила на равных, в том числе с детьми. Она не приказывала, не заставляла, вместо этого говорила: «Прошу тебя», умела убеждать доводами, а не натиском, вела беседу естественно, как дышала, умела согласиться. Семейные проблемы разрешала она, при всем том, что отец был сильным и властным человеком. Он очень любил ее. Вторая его жена рассказывала, что когда решалась какая-нибудь проблема, он частенько говорил: «Сусанна считала так…»

Удивительное поколение семьи Флаксов ушло из этой жизни, но их любовь ко мне сохранилась в моей памяти и продолжает согревать меня в трудные минуты.

Камилла Михайлова

20.12.2008 г.
Текст опубликован с небольшими сокращениями
Выражаем глубокую признательность Кузьме Носову за возможность публикации этого материала