«Мой дед - сойфер Любавического Ребе»

Фира Израилевна Оршанская недавно узнала о том, что ее дед был сойфером самого Любавического ребе. Ей эту новость по телефону сообщил Нисон Руппо – раввин города Костромы.

Фира Израилевна Оршанская - внучка сойфера

Фира Израилевна Оршанская до последнего времени мало что знала о своих предках. У нее не сохранилось старых семейных фотографий. На стене в ее квартире – портрет ее супруга, скончавшегося в начале 2000-х, и ее самой – в ранней молодости. Фира Израилевна объясняет, почему не знает, как выглядели ее предки:

- 1941 год застал нашу семью в Витебске. Папа работал заместителем директора трикотажной фабрики «Знамя труда». Помню, как в начале июля он прибежал с работы и сказал: «Быстро бежим к вокзалу! В город входят немцы!». Мы пытались возражать: «Дай нам хоть собрать самое необходимое!». Но папа только сказал: «Быстро!». Вот так мы и убежали, в чем были. Какие там фотографии семьи…

Время показало, насколько был прав Израиль Шмуйлович Рабинович – отец Фиры Израилевны. За почти три года оккупации Витебска фашисты уничтожили около 18 000 евреев…

* * *

Фира Израилевна продолжает:

- Отец мой был абсолютно светский человек. Из его рассказов я поняла, что он был сыном писаря.

Потом Фира Израилевна поправляется:

- Я хотела сказать – «писца».

Она не знает слова «сойфер». Судя по всему, до того, как узнала, чья она внучка, Оршанская думала, что ее предок был обычным писарем, обслуживавшим безграмотных соотечественников.

- Папа всегда говорил, что семья была нищая. Дед – Шмуэль Рабинович – был каким-то невезучим, не приспособленным к жизни человеком. Он был трижды женат – первых двух супруг он пережил. И детей у него было аж десять человек: пять от первой жены, четверо, включая моего отца, от второй, и еще один – от третьей. По воспоминаниям папы, у деда был прекрасный почерк. Он помнил его склонившимся над рукописью, вырисовывавшим буквы на бумаге. Он помнил монотонный скрип пера. Но отец никогда не говорил о том, что дед писал…

Фира Израилевна не знала, что ее дед переписывал святые книги. Она как-то не задумывалась о том, что предок был одним из немногих граждан Российской империи, владевших ивритом.

Судя по всему, отец ее так и не простил своему отцу его последнюю женитьбу: мачеха была жестокая и безразличная:

- Папа осиротел в возрасте двух лет. Матери он не помнил. А про мачеху и отца рассказывал скупо: говорил, что он в детстве тяжело болел, у него были какие-то язвы на голове, и его плохо лечили.
Можно предположить, что мальчика также не грела странная, по его детским, вернее, не детским, а мальчишеским понятиям профессия отца. У других отцы – ремесленники – здоровые мужики с золотыми руками, или лавочники – бойкие и торговатые, или служители синагоги – наиболее образованные и мудрые: к ним все ходят за советом. А тут… Писарь какой-то.

Фира Израилевна рассказывает:

- А ведь жили они в самих Любавичах. Отец там и родился.

Оршанская никогда не воспринимала своего отца как уроженца священного для хасидов места.

Когда началась Гражданская война, Израиль Рабинович оказался на Урале и чтобы его не мобилизовали в белую армию, он как-то (видимо, с помощью специалиста) вытащил себе все зубы:

- У папы были вставные золотые челюсти. Его из-за этого уже при советской власти заподозрили, так сказать, в богатстве – приняли за чуждый элемент – и хотели арестовать.

Все дети Шмуэля Рабиновича в Гражданскую войну покинули родные Любавичи, чтобы никогда туда не возвращаться. Некоторые из них сделали карьеру в Советском государстве.

Семья Израиля Рабиновича уцелела в войне. После ее окончания Фира Израилевна поехала в Ленинград учиться. Жила у родных. Закончила Финансово-экономический институт. Вышла замуж за ленинградца и осталась в Питере. Ее дочь и зять – технари. Внучка – стоматолог. В общем, обычная семья питерских интеллигентных евреев…

* * *

- Однажды я разговаривала по телефону с подругой. Она мне сообщила, что ее предки также были религиозными. И тоже жили в Любавичах. А я ей рассказала все, что знала о своем деде-«писаре».

Видимо, моя подруга оказалась еврейски более образована: ее мои рассказы навели на размышления. Она связалась с общиной. И звонит мне: «Фира, можно тебе позвонит раввин из Костромы?». Я удивилась. Говорю: «Конечно, пусть позвонит».

И вот в один прекрасный день мне звонит Нисон Руппо – раввин города Костромы. Он стал меня расспрашивать про папу и дедушку. А потом говорит: «А вы знаете, что ваш дед – писец самого Любавического ребе Шнеерсона?». Я, конечно, не знала. Он еще спросил про годы рождения папы и дедушки. Папин год рождения я знаю. Дедушкин – нет. Потом он спросил: «Можно я вам еще позвоню?». Я ответила: «Буду рада». И он позвонил мне еще раз и сказал, что у него есть целых три книги, которые переписал мой дед! Руппо прислал моей дочери на электронную почту часть Торы, переписанную рукой моего деда!

Фира Абрамовна показывает мне отсканированную и распечатанную ее дочерью на принтере страничку Торы, которую некогда переписал ее дед.

Лист из книги Торат Шмуэль. Это труд Маараша, которого тоже звали Шмуэль, записанный рукой сойфера Шмуэля Рабиновича

- Я ходила на прием к нашем раввину Певзнеру – показывала ему эту страничку и рассказывала о том, чья я внучка…

Спрашиваю:

- Фира Израилевна, можно я возьму эту страничку, чтобы поместить ее на сайте еврейской общины?

- А вы мне вернете ее? Это единственная память о моем деде…

- Можем вернуть. Но ваша дочь, думаю, с легкостью распечатает ее для вас снова.

Фира Израилевна, по всей видимости, мало знакома с возможностями современной оргтехники. Она звонит дочери – посоветоваться. Та дает добро: отдать листочек можно.

Фира Израилевна протягивает мне листочек, исписанный ивритским буквами. На самом деле, у сойфера Любавического ребе был отменный почерк…

Мария Конюкова