Мы опубликовали немало «отъездных» баек и воспоминаний. А Дима Шаров расскажет историю ленинградского еврея, который не эмигрировал.

Первая советская электронная игрушка называлась «Ну, погоди!» и стоила бешеных денег - двадцать пять рублей. Пластмассовая коробочка размером с ладонь, а в середине маленький черно-белый дисплей. По бокам кнопки: влево-вправо, вверх и вниз. Бегает мультяшный Волк с корзинкой и ловит куриные яйца. Подсчет набранных очков, часы, будильник... Одним словом - мечта.

В ту пору, о которой я вспоминаю, каждый школьник буквально спал и видел, что ему вот-вот такую подарят. На окончание четверти, день рожденья или по случаю пятерок в дневнике.

...И мне ее подарили. Но не родители или бабушка с дедушкой. Я получил эту штуку в подарок от моего лучшего школьного друга, Ромки. На память.

...И вот стоим мы с Ромкой где-то между школой и нашим футбольным полем во дворе. Алгебра с геометрией только что уступили место летним каникулам. Май-месяц, озорной и теплый, шумит вокруг нас, бушует неуемным весельем, гулко отбивая минуты ударами мяча по воротам. Вожделенная игрушка, которой у меня не было, (а у Ромки была), теперь моя. Но подарок не сделал меня счастливым. Наоборот. Потому, что мы стоим здесь, около школы и прощаемся навсегда. Как на похоронах. Рядом больше не будет Ромки - друга, лучше и ближе которого у меня не было раньше и не отыскалось потом...

Завтра он улетает. Вместе с родителями. В Америку. На всю жизнь...

Тогда объявили перестройку, и евреев начали выпускать. И евреи поехали. Начался Великий Исход. Потом это назвали Третьей Волной Эмиграции.

Те, кто хотел попасть в Америку, летели по израильскому вызову через Австрию или Италию. Там был офис агентства NYANA, благотворительного общества поддержки новых американцев. После «сортировки» и сидения на чемоданах в течение нескольких месяцев можно было получить визу и оказаться в Нью-Йорке.

У меня был период, когда мне казалось, что уезжают все. Дома у нас эта тема активно обсуждалась. Мама, папа и все родственники вполголоса перечисляли имена друзей и знакомых, покинувших страну. В моей большой семье спорили, ехать или не ехать. Дедушка мой ехать не хотел. Он был крупным начальником на заводе, а что он стал бы делать «там»? Бабушка говорила, что ехать непременно надо. Вот-вот «придут за евреями» и тогда «кто не спрятался, я не виноват».

Мама и папа слушали Би-Би-Си на кухне, ловили новости про судьбы и приключения новых эмигрантов.

Потом уехал мамин брат, мой любимый дядя Боря. Чуть позже папина сестра со всей семьей.

...А я медленно бродил то в школу, то из школы, ковыряя ботинками осенние листья, а потом эту извечную ленинградскую кашу из снега вперемешку с землей.

Колпино. Фото автора

В глубокой тоске я глядел на Ромкины окна, в которых то горел свет, то не горел.

В его квартиру уже вселились другие люди, за этими окнами шла чужая, неизвестная мне жизнь. Я не находил себе места от одиночества и звенящей пустоты, не заполненной никем и ничем. Тогда я выуживал из кармана мой несчастливый подарок, игрушку «Ну, Погоди!». Я лениво тыкал в пару кнопок. Волк привычно ловил яйца, а я все пытался себе представить...

Я пытался представить себе шумный город Нью-Йорк, небоскребы, Статую Свободы, Манхэттен, Бруклин, Центральный Парк. Все эти места были уже мне знакомы по фильмам на видео, книгам и подробным Ромкиным письмам. Мне казалось, что я знаю там каждый угол, каждый запах и уже видел абсолютно все полицейские машины, все ярко-желтые такси. И даже продавец хот-догов на углу знаком со мной, а я киваю ему и говорю: «Хай».

Лет пятнадцать спустя желтое такси привезло меня в Бруклин. Я сразу узнал грохот поезда, катившегося по верхним рельсам над моей головой к станции Брайтон Бич. Я много раз слышал этот звук в своих воображаемых прогулках по Нью-Йорку. Миновав черного продавца хот-догов на углу, я приветливо сказал ему: «Хай», и он улыбнулся мне в ответ...

Уже подходя к Ромкиному дому, я увидел своего лучшего школьного друга. Он шел мне навстречу с мальчишкой лет пяти. Позже, когда я протянул мальчишке руку, а потом обнял их обоих, Ромка почти без акцента по-английски объяснил маленькому сыну:

- Вот он, тот самый. Помнишь, я тебе рассказывал? Из тех, кто не спрятался...