О ленинградском раввине Абраме Лубанове. Воспоминания внука

Рувим Брауде – внук легендарного р. Абрама Лубанова, раввина ленинградской Синагоги в 1942 – 1973 гг. До шестилетнего возраста он жил вместе с дедом в квартирке, которая располагалась прямо в здании Синагоги. Позже семье раввина дали жилье на Алтайской улице. Когда Лубанов умер, Рувиму было 19 лет. В 1979 году он эмигрировал в США, где проживает по сей день.

Раввин Абрам Лубанов с младшим внуком Мишей. Автор фото – Рувим Брауде. 1970 г.

…Квартира раввина Лубанова располагалась в левом крыле Синагоги. Там, где сейчас магазинчик Давида Абрамовича, была кухня, за ней шла анфилада из трех комнат – сейчас это помещение ресторана «Лехаим».

– Воспоминания у меня тут связаны с каждым камнем… Еще в свой прошлый визит в Петербург 13 лет назад я видел портрет деда на стенде Синагоги. Сейчас уже ничего нет. И даже в музее Синагоги про него ни слова! – констатирует Рувим Брауде.

Остатки квартиры Лубанова можно было видеть еще 20 лет назад. Дети, учившиеся в школе при Синагоге, знали: это – «квартира раввина». Сегодня от нее не осталось ни следа. Сохранился лишь сводчатый потолок, памятный с детства. И окно, выходившее на задний дворик, – в него раввин Лубанов собирался выпрыгнуть, если снова придут с арестом. Не для того, чтобы убежать. Просто чтобы выиграть время – достойно подготовиться, помолиться. Он в те времена и спал одетым – не хотел, чтобы его застали врасплох.

Но предоставим слово Рувиму Брауде. Пусть он расскажет о деде своими словами – так, как он это помнит и хранит в своей душе.

Жизнь Лубанова. Мифы и правда

Хабадник или литвак?

Раввин Абрам (Авром-Хаим) Лубанов родился в 1888 году в городке Свержень Рогачевского уезда, в Белоруссии. Получил смиху в Ковно (Каунасе) в 1927 году. Переехал в Лепель и стал раввином этого городка.

Раввин Лубанов в ешиве Ковно. 1927 г. Это единственное его фото не в пожилом возрасте. Здесь ему 39 лет. Знал ли он тогда, что ему предстоит?

К какому направлению в иудаизме относил себя мой дед?

Хабадники, уехавшие из России в 70-е годы, вспоминают Лубанова с благоговением и считают его представителем хабада. Но я думаю, что он родился не в хабадской семье. Вот и смиху он получил в миснагедском Ковно. Видимо, к Хабаду он примкнул уже позднее.

Забегая вперед, скажу, что после войны многие евреи из оккупированных фашистами мест переехали в Ленинград и стали собираться вокруг Синагоги. Важную роль в этом сыграло то, что у ленинградской общины был свой, уже достаточно известный, раввин. Лубанов объединил евреев всех направлений. Взять даже нашу собственную семью: мой папа происходил из миснагдим; дед по отцовской линии был раввином из Тильзита – города в Восточной Пруссии. Муж младшей дочери Лубанова Мины, Соломон Гуральник, родился в семье ревностных хабадников (его отец, Нохем Гуральник учил меня ивриту и подготовил к Бар-Мицве); брат Нохема являлся одним из основателей Кфар-Хабада, любавичевского поселения в Израиле. Старший зять Лубанова Файва Зубцов, тенор в Мариинском театре, был миснагед. Лубанов не делил евреев на сорта, проявляя в этом вопросе полную лояльность. При нем в ленинградской еврейской общине не было ни склок, ни раздоров.

Как Лобанов стал Лубановым и оказался в Ленинграде

Существует легенда о том, как Лубанов оказался в Ленинграде. Согласно этой легенде, ленинградский уполномоченный по делам религии, еврей по национальности, счел, что город не должен оставаться без раввина, и пригласил Лубанова в Ленинград. Но на самом деле все было не так. Истинная история еще более драматична.

Здесь нужно вернуться к рассказу о жизни в Лепеле. У бабушки и дедушки было четыре дочки: старшая Роза, младшая Мина, моя мама Марьяша и Рита (Рита впоследствии умерла). Был также сын Касриэль (Костя), в годы войны он погиб на Ленинградском фронте. Рассказываю со слов моей бабушки. Раввина Лубанова вызвали в НКВД в Лепеле. Произошел следующий диалог.

– Вы еврейский деятель, у вас паства, так помогите же революции!

– К революции у нас все лояльны.

– Ну как же: в среде евреев ходят разговоры, один сказал одно, другой другое. Хорошо бы нам об том знать.

После этого разговора дед решил… исчезнуть. В неизвестном направлении. Не сообщив бабушке, куда. НКВД тут же выбросил из дома всю семью – мать и пятерых детей! Моей маме было три годика, Мине два. Бабушке удалось упросить полковника, еврея, выделить им хоть какое-то помещение. Их поселили в подвале того самого дома, который до конфискации принадлежал их семье.

Через год в дождливый день кто-то постучался в подвальное окно. Бабушка выглянула – на пороге стоит какой-то еврей с костылем, по виду – юродивый.

– Ты ребецн?

С этими словами он сунул ей в руку бумагу и исчез. Это было письмо от деда! «Собирай детей, поезжай в Ленинград, на вокзале спроси, где Синагога. Там я и буду!».

Дочери раввина Лубанова. 1939 г. Справа Рита. Она умерла в Ленинграде перед блокадой. Слева мама Рувима Брауде, она живет в Сан-Франциско. Внизу – Мина, младшая дочь, она живет в Израиле, в Реховоте. Стоит - Роза, старшая дочь, впоследствии ставшая женой Файвы Зубцова, тенора в Мариинском театре. Она умерла в Израиле

За истекший год деду удалось замести следы, затеряться. В 20-е годы у НКВД были дела поважнее, чем преследовать опального раввина. Дед рассказал мне о том, как он устроился в Ленинграде – это был один из его немногих скудных рассказов. В городе проживал потомственный адвокат, кажется, по фамилии Палей, из старых петербургских евреев. Он приютил Лубанова у себя на ул. Садовой. У Палеев дед прожил почти год. После этого, рискуя карьерой и свободой, Палей помог оформить его сторожем Синагоги – так дед получил прописку и квартиру. Этот замечательный адвокат также дал деду немного наивный совет – поменять одну букву в фамилии: изначально фамилия деда была Лобанов. Наконец дед обустроился настолько, что смог вызвать к себе жену и детей…

Сегодня те немногие люди, что помогали Лубанову, забыты. А ведь именно благодаря им сохранилась еврейская община!

Как Лубанов стал официальным раввином города

Еще тогда, когда Лубанов числился сторожем, он по сути исполнял роль неофициального раввина Ленинграда. То недолгое время, пока официальным раввином был Глускин, дед помогал ему. После смерти Глускина все, кому это было нужно, знали, что раввин в Ленинграде «как бы» есть.

Официальное назначение Лубанов получил лишь в 1942 году. Бабушка рассказывала: «Он не хотел, ох, как не хотел!». Но община буквально вынудила его, воззвав к чувству долга.

Выглядит странным, что официально назначенным раввином Лубанов стал в разгар блокады. Но известно, что в годы войны гонения на религию ослабли. Возможно, на этой волне власти и одобрили назначение «официального» раввина.

Семья Лубанова в блокаду

В годы блокады, несмотря на лютый голод, семья Лубанова не ела некошерной пищи. У старшей дочери Лубанова Розы, работавшей на оборонном предприятии, был усиленный паек, включавший в себя мясные продукты. Бабушка ходила менять этот некошерный паек на крупу – и этой крупой кормила всю семью.

Моя мама умирала, у нее начался голодный понос. Спас ее Гедалье Печерский. Он принес бабушке мешочек риса и маленький стаканчик сладкого пасхального вина. Бабушка сварила рисовую кашу и стала скармливать ее маме по крупинкам, поить вином по глоточку. Это поставило маму на ноги.

Мина и мама вспоминали, что, когда проходили к себе в квартирку в Синагоге, то должны были обходить штабеля детских трупов. Маленькие девочки каждый день шагали мимо детских трупов, уже почти не замечая их…

Раввин в тюрьме

В 1942 году раввин Лубанов был впервые арестован, но вскоре вышел из тюрьмы. Второй раз, уже надолго, он сел в 1948 году.

Интересный штрих. В здании Синагоги, в квартирке, которая находилась во дворе Малой Синагоги, жила русская православная семья – одноногий Леша с дочерью, ее мужем и их маленькой дочкой Валей, моей подружкой в синагогальном дворе… Я хорошо помню «дядю Лёшу». Это был чудесный человек, он исполнял обязанности дворника и сторожа. При аресте деда он должен был присутствовать как понятой. Бабушка рассказывала: он стоял и кусал губы, чтобы сотрудники НКВД не видели, как он плачет.

О пребывании деда в тюрьме я знаю немного. Сам он, к сожалению, почти не рассказывал о себе – из-за своей редкостной, просто-таки патологической, скромности. Почти все, что я знаю, я слышал от своего покойного отца и от бабушки; очень мало – от него самого.

Дед в тюрьме не ел некошерного. Он объявил в Крестах голодовку и потребовал, чтобы членам его семьи разрешили передавать ему кошерную еду. И это разрешение было получено. Что тут сработало – непонятно. Солженицын и Шаламов пишут о необычайной стойкости и силе духа «религиозников». Иногда это вызывало уважение даже у надзирателей. А вот те, кто давали слабину и шли на компромисс, умирали первыми.

После суда деда отправили в Новочеркасскую тюрьму. В камере, помимо деда, отбывали срок два православных священника и один русский дипломат, арестованный в Тегеране. Священникам и деду перепадали посылки, дипломату не передавали ничего, т.к. его семья в течение двух лет не знала, где он.

Бабушка ездила из Ленинграда в Новочеркасск на трех поездах; путь с пересадками занимал четыре дня. В самом Новочеркасске приходилось ночевать на вокзале – жители города знали, что бабушка – еврейка из Ленинграда, жена репрессированного, и боялись сдавать ей комнату. Бабушка привозила еду, сухари....

Вот так дед тянул срок, перебиваясь бабушкиными передачами. Свою баланду он отдавал дипломату. Об этом мы, конечно, знаем не от деда, а от самого бывшего дипломата, который освободившись только в 57 году, приехал в Ленинград и разыскал деда. Встреча была более чем трогательной.

Историю, которую я расскажу сейчас, я слышал от своего отца, а отец – непосредственно от деда (который рассказывал ее абсолютно буднично, не выставляя себя героем).

Находясь в тюрьме, дед дошел до последней степени дистрофии, ведь он питался он только тем, что разрешали передавать из дома. В камере собрался «совет». Священники сказали деду: «Абрам, ты должен это прекратить, ты не дотянешь до звонка». Потом один из них добавляет: «Послушай, мы тоже образованные люди, богословы, мы знаем вашу веру. В ваших книгах написано, что для спасения жизни можно преступить требования закона. А ты, если не начнешь есть тюремную еду, умрешь». На что дед ответил: «Я дотянул до сегодняшнего дня. Что будет завтра – посмотрим. Все в руках Б-жьих». Это было в начале 1953 года. Через несколько недель умирает Сталин. И еще через месяц-полтора дед подпадает под Бериевскую амнистию, выходит из тюрьмы и возвращается в Ленинград.

Откуда он знал?!

Не знал, конечно. И пророком не был, что бы ни говорили люди. Для нас эта история воспринимается, как чудо. А для деда это не было чудом: он считал, что человек должен делать то, что доложен, не спрашивая о том, что тебя ожидает, не рассчитывая на награду или скорый результат.

Еврейская филантропия в советские годы

Мои американские знакомые иногда интересуются, как существовала Синагога материально в советские годы? Это, как говорится, особая статья. Вокруг Синагоги был узкий круг людей – подпольных, как бы мы сейчас сказали, предпринимателей: дантисты, меховщики, портные, частные репетиторы, но не только. Были и артисты, и академики. Эти люди и помогали поддерживать синагогу. В их честь не вешали парадные портреты, не устанавливали мраморные доски – все делалось в строжайшей тайне.

Такими филантропами был академик Владимир Ильич Иоффе и его жена Берта Давидовна. Самого академика я никогда не видел, в Синагоге он по понятным причинам не появлялся. Берта Давидовна же была у нас постоянным гостем. Изящная, изысканная, худенькая, она спрашивала, слегка картавя: «Здравствуйте, бабушка дома?». Дед вставал, улыбался, приветствовал ее. Конечно же, повидать бабушку ей хотелось, они дружили. Но у ее визита была еще одна цель. Всякий раз после ее приезда оставался конверт с крупной суммой денег на нужды Синагоги.

И вот еще одна история. Ее мне рассказывал папа. Дело было еще до моего рождения. Но сначала надо сказать, что дед поставил хупу моим родителям через два месяца после выхода из тюрьмы в 1953 году. Моя мама была красива, и у нее было много поклонников. Но все они испарились, как только деда посадили. Да и страшновато как-то ухаживать всерьез за дочкой раввина, которая живет в Синагоге! Во двор не зайти! Папа же – молодой коммунист, ветеран войны с наградами, – маму очень полюбил и продолжал ухаживать за ней все то время, пока дед сидел.

Папа мой был без кола без двора, из имущества – одна военная гимнастёрка. Поэтому молодая семья осталась жить с моими дедом и бабушкой.

Как я уже говорил, дед вернулся из тюрьмы после 5 лет заключения слабый, худой… Через несколько недель дома у него состоялось тайное собрание. Собрались человек 15 «балабатим» – старые прихожане, серьезные, материально обеспеченные люди. Они пережили войну и Б-г знает что, и даже умудрились сохранить небольшое подпольное состояние. Эти люди пришли обсудить дела общины. Сталин умер, Лубанов вернулся – появилась надежда на лучшие времена.

Папа на этом собрании тоже присутствовал. Один из собравшихся наклонился к деду: «Ребе, мы рады видеть вас живым и относительно здоровым. Отдыхайте, восстанавливайте здоровье, об этом позаботится а гут ребецн. Надо восстанавливать общину, о средствах не беспокойтесь – это наша забота».

Вроде бы ничего такого и не сказал. Но, чтобы понять героизм момента, вдумаемся: это был 1953 год. Замордованная Россиия, репрессии, атмосфера доносов и страха, до Израиля дальше, чем до луны. Эти люди пережили лагеря и войну, они собственной маме не верили. У всех свои семьи. И, тем не менее, они собираются в квартире репрессированного раввина, только вернувшегося из тюрьмы. Собираются, чтобы возродить общину!

На плечах этих смелых людей в те годы держалась еврейская филантропия.

То, что деду передавались немалые средства, говорит о безграничном доверии, которым он пользовался. И речь идет не о самих деньгах. Люди, которые делали это, подвергали себя и свои семьи огромному риску. Но знали, что дальше раввина Лубанова эта информация никуда не пойдет. Их безопасность была под надежной защитой. Доверие к деду было безусловным.

И еще удивительные истории о деде

Ребенком я жил с таким выдающимся человеком – но тогда он был для меня самым обычным дедушкой… И так получилось, что о многих удивительных историях из жизни деда я узнал уже только после его смерти.

Книга Хаима Ленского

В 1930-е годы в России была целая плеяда поэтов и писателей, писавших на иврите. Одним из них был поэт Хаим Ленский. Никто не знает, где он похоронен, вернее, как цинично говорили в то время, был стерт в лагерную пыль. Семья академика В. И. Йоффе, который помогал и поддерживал Ленского во время его пребывания в Ленинграде, скрупулезно собирала его стихи. Переписывали на папиросную бумагу, зарывали под деревьями в саду… В 50-е годы при посредничестве раввина Лубанова эти стихи были переданы в Израиль и изданы там целой книгой – уже тогда, когда сам Ленский давно сгинул в лагерях. Затем с помощью Лубанова же книга была переправлена в Ленинград. Мой дед принимал участие даже и в этом! А узнал я об этом лишь благодаря сыну академика Йоффе – Давиду Йоффе.

Статью Давида Иоффе о поэте Хаиме Ленском и роли раввина Лубанова в спасении его рукописи читайте тут

Самолетное дело

Уже после эмиграции, в Нью-Йорке, я случайно познакомился с участником самолетного дела Бутманом. Это был человек небольшого роста с жестким лицом. Он отсидел 9 лет, только освободился и жил в Израиле.

Меня представили ему: «Это внук ленинградского раввина Лубанова».

Бутман сказал:

«Я знал твоего деда. Он очень сочувствовал и помогал нашему движению!».

Об этом эпизоде в жизни деда я ничего не знал! Конечно, в свои преклонные годы дед не пошел угонять самолет. Но, возможно, пользуясь своим авторитетом, он обеспечил «самолетчикам» контакты с заграницей, дал «легитимизацию» в глазах зарубежных правозащитников. Получается, что дед пользовался доверием и этих людей, поставивших своей целью сломать железный занавес для евреев СССР. Это героические страницы его жизни.

Непростая история

Эта история особенно дорога мне, поскольку демонстрирует то колоссальное влияние, которое дед оказывал на людей, и то доверие, которое они к нему испытывали.

В нашем доме всегда бывало много народу. Среди огромного круга знакомых был инженер-химик, тихий, мягкий, интеллигентный человек. Жена его преподавала в музыкальной школе. Он провел в нашем доме целый год – делал перепись дедовой библиотеки. Эта огромная библиотека занимала четыре шкафа. Не знаю, куда девалось все это. Видимо, родители отдали в Синагогу перед их отьездом в 82-м году…

Так вот. Уже после смерти деда семья инженера взяла надо мной неофициальное шефство. Выяснилось, что они – убежденные борцы с режимом. Мне странно было видеть в «протестной» роли этого тишайшего, казалось бы, человека. Он часто приглашал меня к себе, снабжал антисоветской и сионистской литературой, учил конспирации. О деде эта семья всегда говорила с обожанием. Для меня это было естественно – еще ребенком я привык к безграничному уважению в адрес деда. Но у них была семейная история, которая это особое отношение отчасти объясняет. Их единственный и любимый сын начал встречаться с нееврейской девушкой. Надо понимать, что для религиозной семьи это была настоящая трагедия. Никакие уговоры не помогали, парень стоял на своем. Что делать? Родители отправились к деду. Дед сказал: «Пусть мальчик приедет ко мне». Два часа они проговорили за закрытой дверью. Через неделю он прекратил отношения с этой девушкой. А вскоре женился на еврейке, и они уехали в Израиль.

Услышав эту историю, я понял, откуда у них вот это запредельное обожание деда. Как я хотел бы найти этого человека и задать ему один-единственный вопрос: «Что дед сказал тебе за эти два часа? Что он сделал такого, чего не смогли делать родители, что перевернуло всю твою жизнь?».

Раввин Лубанов. Середина 1960-х гг.

Быт и будни советского мальчика, жившего в Синагоге. Детские воспоминания Рувима

Мне 5 лет, я сижу у какого-то дяди на коленях, в нашей квартирке в Синагоге, и спрашиваю: «Ты кто?». А он отвечает: «Я Гедалье Печерский». Второй раз я увиделся с Печерским, когда мне было уже 14 лет. Печерский был освобождён из тюрьмы, вернулся в Ленинград и пришёл к нам.

***

Единственная моя оставшаяся сегодня живая связь с Синагогой моего детства – это реб Зуся. Тогда я был ребенком, а он – молодым человеком. Для меня он был Саша Гуревич – истинный ленинградец, который любил и знал город. Помню, мы ехали на дачу в Сестрорецк, и по дороге он рассказывал мне, почему Поцелуев мост так называется. Его родители, Мария Львовна и реб Герцен Гуревич, который был много лет управляющим Преображенским Еврейским кладбищем, часто бывали у нас дома.

Встреча Рувима Брауде с реб Зусей. Петербург, 2012 г.

***

Аврома Абу я помню, как самого себя. В детстве я все время на него натыкался и даже побаивался. Он казался мне грозным: черная борода, командирский голос.

Я уехал в США в 1979 году, один. В те годы был уверен, что уезжаю и не вернусь никогда. Но через 10 лет железный занавес рухнул, я приехал в Ленинград впервые после эмиграции – волнующий был приезд! В Синагоге, как и много лет назад, сидел Авром Аба. Я подошел и, не будучи уверен, что он меня узнает, тихо спросил: «Реб Авром Аба, Вы помните меня?» Авром Аба поднял на меня глаза, схватил меня за руку и – заплакал. Видимо, я напомнил ему деда, напомнил те времена…

***

Дед держал в томе Талмуда фотографию раввина Каценеленбогена. Я как-то спросил: «Кто это?» Дед ответил с глубоким уважением в голосе: «О! Знаменитый раввин Каценеленбоген!».

Раввин Лубанов с Талмудом. 1967 г.

***

Кашрут

У Аврома-Абы были связи во Всеволожске. Община покупала корову, резник тайно делал шхиту. Один раз в три недели Авром-Аба привозил большой пакет мяса. Сестры мамы – Роза, Мина, приезжали забрать свою порцию. Это мясо нужно было растянуть на 3 недели, распределить на 3 семьи.

Практически все бабушка готовила сама. Я ей помогал, мне нравилось месить тесто. Кидуш мы делали на водку. Еще приносили сладкую наливку из гастронома, она считалась кошерной. Мы не голодали, но домашнее меню было очень ограниченным. Бабушка сама делала творог, фаршированную рыбу. И так из года в год.

В детском саду мне разрешали кушать. Дедушка занимал в этом вопросе мягкую позицию. Он понимал, что маленькому ребенку невозможно голодать.

***

Маца

Каждый год дед сильно переживал из-за проблем с мацой. Помню, как запретили мацепекарню в Синагоге. Мацу присылали из-за границы в больших количествах на имя деда. Он эту мацу распределял. Власти играли с представителями общины в кошки-мышки: «Извините, проблема с таможней, приходите через недельку!». А через недельку уже разгар Песаха! Помню особо тяжелый год, когда мацу приходилось буквально выцарапывать у властей. Дед проходил через это мучение каждый год, как сквозь строй…

Мацу на Песах хотели получить даже многие несоблюдающие евреи. Например, была семья одного военного. Глава семьи приходил на ул. Союза Печатников, там к нему подходил мальчик, передавал пакет мацы, тот хватал ее, прятал под пальто, тут же вскакивал в трамвай и уезжал.

***

Двойная жизнь

Могу сказать о себе, что в каком-то смысле я жил двойной жизнью. С одной стороны, будни обычного советского ребенка: школа, пионерлагерь. С другой стороны, полное соблюдение еврейских традиций в семье.

Я знаю, что были и более героические в этом смысле семьи. Например, дети Арика Фрадкина в 1960-е годы не посещали школу по субботам – для них доставали самые невероятные справки. Они не участвовали в стройотрядах, не ездили в пионерский лагерь. Двоюродный брат моего отца, Исаак Зильбер, бежал с семьей из Казани в Ташкент, т.к. в Казани из-за того, что дети не посещают школу в субботу, его и его жену хотели лишить родительских прав…

Имя Рувим мне было дано при рождении. В то время это, наверное, была столь неслыханная наглость, что мое имя даже не воспринималось многими как еврейское. Все привыкли к тому, что еврей – это Изя, Сема… Меня часто принимали за кого угодно – за грузина, армянина, но не за еврея.

***

Переезд на Алтайскую улицу

Когда мне исполнилось 6 лет, нашей семье дали квартиру на ул. Алтайской. В Синагоге у деда остался кабинет. Это было двухкомнатное помещение, оно располагалось над переходом из Малой Синагоги на черную лестницу и в Большую Синагогу.

После переезда на Алтайскую у нас был такой ритуал. Каждую пятницу дедушка с бабушкой на такси уезжали на Лермонтовский. Дед проводил шабат в синагоге. Поздним вечером на исходе субботы они приезжали обратно на Алтайскую. Осенью, в праздники, они жили в этом кабинете по 3 недели, приезжали домой уже после конца Симхат Тора.

Раввин Лубанов и его жена, ребецн Ципора-Двора

Вокруг нашего дома всегда было много народу. После переезда на Алтайскую основной поток посетителей пошел туда. А в последние, самые сложные, 2-3 года перед кончиной деда, началось настоящее паломничество. Люди рвались к нему. Причем не только прихожане ленинградской Синагоги. Я помню грузинского еврея, учителя физики, который приехал, чтобы получить гет (развод). Приезжали за советом горские евреи – три дня на поезде, чтобы получить полуторачасовую аудиенцию. Бывали и зарубежные гости – раввины из Канады, США, Южной Африки, (помню, маленьким я очень удивлялся – как это: раввины и без бороды?).

Телефон в квартиру на Алтайской провели году в 1964 или 1965. Все знали, что он прослушивается. Даже маленьким ребенком я очень хорошо понимал, о чем можно говорить по телефону, а о чем нет.

О скромности раввина Лубанова

Как я уже говорил выше, деда отличала парадоксальная скромность.

С исторической точки зрения, это сослужило плохую службу. Дед ничего не хотел писать о себе. Поэтому не осталось ни мемуаров, ни автобиографии.

Через 5 лет после смерти деда, перед отъездом в США, я разбирал его бумаги. Все, что смог, а также фотографии, я положил в конверты пластинок с уроками английского языка. Так мне удалось очень немногое перевезти через таможню.

В частности, среди этих бумаг я нашел свою речь, которую я готовил под руководством Нохема Гуральника для своей подпольной бар-мицвы.

А еще я обнаружил там один листок, напечатанный на машинке. Это был ответ деда на запрос американского еврейского ежегодника. Деда просили рассказать свою биографию.

Этот листок мне не удалось спрятать. Его отнял у меня таможенник в Пулково. Он спросил меня: 

«Что это?»

Я спокойно ответил:

«Это мой дед, его биография!».

Таможенник, ни слова не говоря, куда-то убрал листок… 

Что же было написано на этом листке?

«Я, Абрам Лубанов, родился в Рогачеве, Белоруссия, получил смиху в 1927 году, был назначен раввином ленинградской Синагоги в таком-то году…» и дальше все только про славную историю общины, о его знаменитых предшественниках, и т.д. Помню, как я сидел у стола и мысленно разговаривал с ним: «Дед! Они не спрашивали о ленинградской Синагоге! Они спрашивали о тебе!».

Как же так, почему такой человек не написал ни слова о себе?

Рассказы о деде мне часто приходилось собирать по крупицам у бабушки, родителей, разных людей, пересекавшихся с ним в разные годы, восстанавливать по памяти свои разговоры с ним.

Раввин Лубанов. Середина 1960-х гг.

Лубанов и КГБ

Не секрет, что в советское время КГБ склонял представителей духовенства к сотрудничеству. Дед никого не осуждал. «Никто не знает, как в такой ситуации повели бы себя вы!» – говорил он.

Но сам дед был бескомпромиссен. В любых публикациях о нем красной нитью проходит одна и та же мысль: «Бессребреник, пользовался безоговорочным доверием всех прихожан». Мне, внуку, очень приятно это читать! В советское время, общаясь с духовным лицом, особенно раввином, нужно было иметь железную уверенность в том, что он не выдаст человека, пришедшего к нему с секретом. Обращаясь к Лубанову, все знали: дальше него ничего не пойдет. Он никогда не переступал черту, общаясь с властями. За себя он не боялся – что с него взять, старик, за плечами две отсидки в тюрьме. Но он знал, что его могут шантажировать семьей.

Раввин Лубанов. Середина 1960-х гг.

На второй день моей учебы в институте меня вызвали в соответствующий отдел и «интеллигентно» предложили стучать на деда. Настоятельно попросили дома ничего не рассказывать. Но я первым делом сообщил об этом разговоре деду. Он долго молчал, потом я увидел у него в глазах слёзы. «Добрались до третьего поколения!». Мама с неожиданным спокойствием в голосе сказала: «Выгонят из института – значит, выгонят!». Конечно, это означало армию…

Я выработал собственную методику общения с органами. Пытался разговаривать с работником КГБ, который мной «занимался» спокойно, уважительно, но твёрдо отказываться от любого сотрудничества или продолжения контакта. Через месяца два меня оставили в покое. В органах, может быть решили, что семья Лубанова уж слишком на виду.

Когда началась перестройка, мои ленинградские друзья прислали мне вырезку из газеты «Известия»: интервью с бывшим офицером КГБ Румянцевым. Он откровенно рассказывал, что в КГБ не могли дождаться, когда же раввин Лубанов умрет.

Заметка Jewish Telegraph Agency, перепечатанная газетой «The Jewish Chronicle of Pittsburg». 1971 г. После смерти главного раввина Москвы р. Левина раввина Лубанова называют «одним из десяти практикующих раввинов, оставшихся в СССР»

После смерти деда община хотела поставить своим раввином Аврома Медалье – интеллигентного, мягкого, глубоко уважаемого обшиной человека (он, помню, говорил мне при встречах: «Я вашего дедушку очень люблю!»). Но общине не дали этого сделать. Вскоре появился раввин Левитис из Москвы…

Смерть и похороны деда

Смерть деда в 1973 году стала для меня ударом. Его не стало в 20 августа в 11 часов утра. У нас дома в этот момент был Авром Аба.

В нескольких публикациях говорится о том, что дед умер при исполнении раввинских обязанностей в возрасте 95 лет. Это не так. Он умер в 86 лет.

Через шесть лет после смерти деда, в первый шабат на новой родине, в США, меня спросили: «А что была за история с похоронами твоего деда?». Меня этот вопрос очень удивил. Я не знал, что «эта история» получила такую огласку в американских еврейских кругах.

А дело было так.

У деда было куплено место на Еврейском кладбище. Но в 1968 году, по распоряжению властей, все захоронения были запрещены. Разрешалось лишь подхоронить урну, но ведь религиозные евреи не кремируют покойных!

И, когда дед умер, нам сказали: «Куплено место, не куплено – хоронить нельзя».

В своем завещании дед указал, что не хотел бы никаких проводов в Синагоге. Он думал о коэнах – по еврейскому закону, они не имеют права быть там, где находится мертвое тело, и, значит, им будет заказан вход в Синагогу. Дед не хотел ставить их в такое положение.

Тем не менее, пришлось поступить вопреки завещанию; деда сначала отвезли в Синагогу, потому что на Еврейское кладбище ехать было нельзя.

Власти требовали похоронить деда на еврейском участке кладбища Девятого января. Но общине это казалось немыслимым. Отдать деду дань уважения, похоронить на его собственном участке, на почетном месте около стены Дома Омовения – это было делом чести. 

Страсти разгорались, милиция оцепила Еврейское кладбище, где уже собралось несколько сот членов общины.

И вот в квартире деда раздался телефонный звонок. Трубку взял мой папа. Звонил Артур Шнейер, раввин из Нью-Йорка. Папа сказал ему: «У нас проблемы с кладбищем!». И Шнейер умудрился оформить визу и прилететь в Ленинград в течение суток. Увидев, что творится на кладбище, он развернулся и поехал в консульство США. Ему удалось добраться до «отцов города», секретарей горкома.

Я помню эту картину: на кладбище приезжают черные волги. Как по мановению волшебной палочки исчезает милиция. Появляются евреи с лопатами и начинают рыть могилу…

Знакомый семьи случайно услышал, как один из «отцов города», ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вслух: «Да, и у нас бывают перегибы».

Сообщение Jewish Telegraph Agency о смерти раввина Лубанова, переданное р. Артуром Шнейером, читайте тут

Сын Рувима Брауде – Ионатан Абрам Брауде на могиле раввина Лубанова. Юноша получил свое второе имя в честь прадеда. 2013 г.

Миха Рам, еще один правнук раввина Лубанова, родившийся в Израиле и отслуживший в Армии Обороны Израиля, читает поминальную молитву под дождем

И еще немного фотографий

Рассказывает Рувим Брауде:

«Этот снимок я сделал на свой первый фотоаппарат в нашей квартире на Алтайской ул. Я вообще много фотографировал деда. И нет ни одной фотографии, где я вместе с ним... Эта Ханукия – семейная реликвия, ей 150 лет. Не знаю, что с ней сталось после моего отъезда… Фотографию я дал Арику Фрадкину, когда он уезжал в Израиль в 1971 году. Оттуда он написал мне и попросил прислать еще 10 экземпляров для разных людей. Я сидел с увеличителем и делал копии. Уезжая в Америку, вывез с собой негатив, спрятав его в конверт из-под пластинок».

Раввин Лубанов зажигает свечи на Хануку. 1969 г.

Рассказывает Рувим Брауде:

«Эта хупа не имеет отношения к нашей семье. Ее делали подпольно на квартире. Вместо хупы использовали скатерть. На заднем плане видна рука человека, поправляющего хупу. Дед часто ставил хупу, это было рутинным, обыденным делом. Приходили какие-то незнакомые люди, увозили деда, привозили обратно…»

Раввин Лубанов перед тем, как поставить хупу. 1960-е гг.

Примечание редакции

Совсем недавно музей Обороны и блокады Ленинграда предоставил Синагоге материалы из архива ГУВД, пролившие свет на неизвестную часть истории семьи Лубанова. Выяснилось, что семью Лубанова собирались выслать из Ленинграда. Но потом это решение было отменено на том основании, что сын раввина погиб смертью храбрых на фронте. Ни о планах городских властей, ни об их отмене семья не имела ни малейшего понятия.

Касриэл (Костя) Лубанов. Сын раввина Лубанова, погибший на фронте

Рассказывает Рувим Брауде:

«Лубанов был приглашен на юбилей к митрополиту Никодиму в Александро-Невскую лавру. Между ними не было близких отношений, скорее, взаимное уважение. На каждую православную пасху приходили два монаха от Митрополита и дарили деду православный пасхальный кулич. Дед отвечал подарочным пакетом с мацой перед праздником Песах».

Раввин Лубанов у митрополита Никодима. 1960-е гг.

Раввин Лубанов у митрополита Никодима. 1960-е гг.

Рассказывает Рувим Брауде:

«Здесь было постоянное место деда на Йом Тов. Я поставил сюда сына. А в Малой Синагоге его место было слева, у стены в дальнем углу. Маленьким мальчишкой я иногда прибегал туда передавая Деду какие-то мелкие поручения от бабушки».

Рувим с сыном во время визита в Петербург в 2012 году

Фотографии (кроме предоставленных музеем Обороны и блокады Ленинграда) из личного архива Рувима Брауде

Биографию раввина Лубанова можно прочитать тут (на английском языке) и тут  

Краткая биография р. Лубанова, написанная его внуком Рувимом

Если у Вас есть не вошедшие в эту публикацию материалы и сведения о жизни раввина Лубанова, пожалуйста, сообщите нам об этом в комментариях к этой статье!