Все проекты
Общину поддержали 30145 раз

Кадиш на мелодию Моцарта

Роман Золотовицкий вспоминает о том, как участвовал в похоронах защитника Белого дома Ильи Кричевского ровно 30 лет назад.

Сегодня ровно 30 лет с этого дня, который врезался мне в память острым запахом цветов и церковных кадил, громким стройным хором певчих и большим молитвенным покрывалом – талесом, которым был застелен гроб Ильи Кричевского. Впервые я увидел талес, у которого были обрезаны нити цицит. Эти 32 нити по четырем углам напоминают еврею о соблюдении заповедей, но тот, кто умер, уже не сможет соблюдать заповеди, даже если очень хотел...

Илья не был прихожанином нашей общины. Все это свалилось на нас совершено неожиданно... Типично московская «выборка»: из трех погибших один русский, один татарин и один еврей. Когда Ельцин предложил родителям сделать совместные похороны, был еще четверг, был повсеместный хаос, все больше людей и организаций хотели участвовать в похоронах.

Родители убитых уже близко познакомились между собой и были едины в том, что хоронить надо вместе. Но, когда обратились ко всем общинам (еврейским, не знаю, как было у мусульман), то раввины ответили: «В пятницу вечером уже нельзя! В шабат не хоронят!» Ну а когда можно? «Да хоть в субботу вечером, то есть сразу же после захода солнца, шабат кончается, и сделаем все честь по чести!» Но десятки тысяч и так уже ждали, да и были те, кого это раздражало: «Ох уж эти евреи! Вечно хотят отличаться, все у них не как у людей!». А родители все-таки хотели вместе.

И, когда в пятницу вечером стало ясно, что больше ждать нельзя и народ может собраться, выступить на митинге и всей толпой прийти на Ваганьковское кладбище только в светлое время суток, то православные священники и хоры уже были готовы, а вот евреев, готовых в шаббат отпевать, не оказалось. Родители звонили кому-то, но соблюдающие, естественно, уже не отвечали по телефону. (Кстати, сейчас, спустя 30 лет, наверное, нашлись бы какие-нибудь американские евреи, которые организовали бы прямую трансляцию из тех мест, куда суббота еще не пришла, но это так – чистая импровизация поворотливой еврейской мысли. Тогда, в 1991 году, существовал только телефон и пейджер).

И вот тогда кто-то вспомнил про московскую общину либерального иудаизма, и Зюня (Зиновий) Коган тоже сначала ответил: «Нельзя». Но тут какие-то еврейские организации сказали ему: «Все, уже ничего не остановишь, на нас смотрят миллионы. Да, нельзя, но оставить еврея без отпевания – сказать, что новая Россия не ценит еврея, который за нее отдал жизнь!»

И был день седьмой, утро субботы. Все пошли читать Тору. А Рав Зюня скрепя сердце взял молитвенник, пару талесов и пошел отпевать, стремясь защитить честь всего российского еврейства – удалось ли это тогда, не мне судить. Планы мероприятия все время расширялись – начали с митинга на Манежной площади. Юрий Лужков и Гавриил Попов пригласили на собранную наспех трибуну рава Зюню и спросили: «А вы можете сказать что-то ритуальное прямо здесь и сейчас?» Зюня ответил: «Я могу прочесть поминальную молитву кадиш». «Тогда читайте!» И Зюня, волнуясь, достал молитвенник и прочел... Он слышал, как кто-то на трибуне сказал: «Как-то буднично и блекло это у них... не соответствует торжественности момента». А на площадь все прибывали и прибывали люди с плакатами и транспарантами, куча телекамер. В городе в готовности к съемке оказалась только CNN и чудо еще, что у них оказалось достаточно кассет. А уж про эфир что и говорить – только-только наладили «Российское телевидение».

Толпа уже двинулась с тремя гробами на площадь у Белого дома, которую Ельцин на этом митинге предложит назвать Площадью Свободной России. А я ехал в метро, думая, что там оцепление и на митинг все равно уже не пробьешься. Вдруг на станции «Улица 1905 года» я увидел двух служителей в черных рясах, молодых и высоких ростом. Мгновенно созрел вопрос: «А вы не знаете, где похоронят тех троих?» И ребята мне ответили, что не только знают, но и следуют именно туда, чтобы участвовать в отпевании. И я решительно сказал, что мне тоже нужно и я пойду с ними.

Кордонов и оцеплений было много, народ напирал. Люди в погонах, в петлицах у которых еще светился герб Советского Союза, старались сдерживать потоки желающих войти на маленькое Ваганьковское кладбище. Как вы понимаете, рясы на мне не было. Как я был одет, видно на фотографии (возможно, если бы я знал заранее, куда пойду, я оделся бы иначе, но у меня точно не было никаких религиозных аксессуаров. Вот только кипа оказалась на голове). С о-очень важным и целеустремленным видом я шел единой троицей с монахами в черных рясах, и нас везде пропускали...

До Ваганьковского кладбища процессия еще не дошла. Говорили, что народ все прибывает и прибывает... Я нашел четверых-пятерых евреев, ждущих процессию на кладбище. Вдруг к нам подошли и спросили, может ли кто из нас дать радио России комментарий по поводу еврейского богослужения. И, когда я пришел в какой-то вагончик, эфир вел Евгений Киселев. Тот самый, который потом несколько лет вел «Итоги», аналитическую программу на канале НТВ. Он спросил меня, что намечается по еврейской части на кладбище. Я объяснил, что ритуал вынужденно будет усеченным и кое-что про законы субботы, что знал... Стало неловко, но тут он сказал, что это мы не в прямом эфире разговаривали. Но вместо того чтобы успокоиться, я разволновался еще больше. А Киселев сказал, что пригласит в эфир позже и что он давно интересуется иудаизмом. Не знаю, что он сказал в эфире.

Когда я прошел к гробу Ильи (я знал о нем только, что он учился в МАРХИ, где я тогда часто бывал, и работал архитектором), я увидел очень маленькую группку людей. Узнал только Зюню и Мику Членова – председателя Ваада (союза всех еврейских организаций) этнографа и филолога. Зюня посетовал, что нас так мало. Я спросил, где остальные гробы, и мне сказали, что один гроб занесли в часовню, а мы ждем, пока там отпевают. Там внутри службу вел сам Патриарх всея Руси. А мы не могли и отпеть: не то что хора, у нас даже ни одного голоса не было. Да и не умели мы. А Зюня сам тогда только начинал учиться. Тут я осознал, что меня толкнуло присоединиться к монахам и пройти через все кордоны: у нашего замечательного Зюни (светлая ему память!) не было ни слуха, ни голоса. И мне почему-то казалось, что я должен спасти положение, и действительно – из нас, пяти-шести человек, никто кроме меня не осмелился импровизировать. Вот еще каким-то боком к нам присоединился Руцкой (я тогда слышал, что он как-то связан с обществом «Память» и очень удивился). Руцкой стоял у гроба со звездой Героя СССР и молчал. Заметил, что ленты у соседнего гроба – все в крестах и присмотрелся к нашему гробу – крестов не было. Мы все чувствовали себя неловко.

Громко поющий хор вышел из часовни, кадила качались, пахло ладаном и миром, процессия была огромной. Впереди несли хоругви и иконы. Мы двинулись за ними. У вырытых могил уже стоял огромный военный оркестр, он тоже громко играл – я даже не понимаю теперь, как это все сочеталось. Все гробы несли ополченцы – крепкие ребята с противогазами через плечо. Зюня начал наш маленький митинг. Позже мы узнали, как много камер там было, как десятки и сотни миллионов смотрели на нас. Внимание всего мира было приковано к Москве: эти три-четыре дня в мировом телевизоре с 19 по 21 августа картинки были очень фрагментарные и случайные, а тут – открытое действо с сильным эмоциональным зарядом. Конечно, весь мир смотрел не отрываясь. Кроме соблюдающих евреев.

Рав Зюня объявил траурный митинг открытым, у гроба стояли родители Ильи – Нелли и Марат, сестра Марина и ее муж Илья. Играла скрипка и это очень было кстати... несколько человек выступило, и я тоже попросил слова – не знаю, зачем. И я не нашел ничего лучше, чем сразу заявить, что я не знал Кричевского лично. Я успел упомянуть о массе вещей: и о евреях, и о России, и о свободе голоса и национальностей, чего-то еще... Теперь мне неловко вспоминать, а тогда моя будущая теща увидела на кухне по телевизору меня и позвала свою дочь, мою будущую жену: «Смотри! Какой-то очень странный тип только что сказал, что не знал Кричевского лично, так зачем тогда выступать?!» Еще не знакомая мне Яна впорхнула на кухню, но картинка уже поменялась.

Тем временем православная процессия надвигалась мощным звуком, приближаясь к нашим могилам – вырыты они были совсем близко, в один ряд. Надо было заканчивать митинг какой-то понятной нотой, ясной для всех. Кто-то из нас даже сказал, что наши голоса просто потеряются в этом потоке шумов. Мы растерялись, нужно было последний раз прочесть кадиш – или пропеть! И тогда я спросил Зюню, могу ли я это сделать. Я действительно не знал, что буду делать и откуда я возьму мелодию. А текст кадиша я уже знал наизусть. И я начал петь... Когда православная конфессия, мощные профессиональные голоса (их было не менее 20) подошли совсем близко, я прервался и посмотрел на них, но из их процессии никто в нашу сторону даже не смотрел. Я подумал, что там сейчас заметят и замолчат, чтобы дать нам допеть. Но увы – никто не замолчал. А силы моего голоса были на исходе... И я допел (именно этот момент запечатлен на снимке, который потом попал на обложку американского журнала). И я допел, хотя и охрип совсем. И только потом я узнал, что в моем подсознании выплыла мелодия из Реквиема Моцарта, и я пел тему из «Лакримоза», на минуточку.

Кадиш на мелодию Моцарта
То самое фото. Р. Зиновий Коган слева

С каждым годом, отдаляющим нас от того дня, я все лучше понимаю, что в том событии все неразрывно сплелось – и энергия гражданства, и первые долгожданные глотки свободы, и такие же свежие еврейские чувства... палили из ружей и автоматов, когда опускали гробы, мама Ильи была близка к обмороку. Вкус горечи еще нераспознанных чувств ложился памятью. Не все стало опытом, что-то осталось феноменом – принятием новой своей, родной, но совершенно новой страны. Нам свято верилось, что Россия будет свободной и прекрасной!

Роман Золотовицкий о себе:

С 1990 года я ходил в московскую общину либерального иудаизма. Туда единственный раз пришла моя будущая жена, и мы тогда познакомились, живем уже 29 лет, трое детей. До 1999 года ходил в Большую Хоральную Синагогу Москвы. С 1999 жил в Германии и ходил в Синагогу Гейдельберга.

Сделал обрезание вместе с новорожденным сыном, мне был тогда 41 год.

А с 2009 по 2020 жил опять в Москве и чаще всего ходил на Бронную.

Консультирую как психотерапевт семьи, в том числе с особыми детьми. Занимаюсь еврейской философией, применяю кое-что в организационном консультировании и в тренингах. Учу иврит, собираюсь ехать в Израиль...
Музыке никогда не учился, но люблю петь еврейские песни. Мечтаю выучиться на кантора.

От редакции:

По еврейскому закону, хоронить в шабат, действительно, нельзя. Очевидно, что участники зарождающегося еврейского движения в Москве были в непростом положении. Мы не даем оценку событиям 30-летней давности, а просто публикуем воспоминания о ярком и трагическом эпизоде в истории России и российского еврейства.

 


Вконтакте

КОНТАКТЫ РЕДАКЦИИ

190121, Россия, Санкт-Петербург,
Лермонтовский проспект, 2

+7 (812) 713-8186

[email protected]

Рейтинг@Mail.ru
Яндекс.Метрика
Вход
Уже поддержали общину