Истории про мацу в Ленинграде

Д-р Александр Шейнин в студенческие годы проходил практику в больнице, примыкающей к зданию Синагоги. Ему есть что вспомнить!

Съедобный асбест

На 5-м курсе института то ли наглость, то ли глупость… Сидим мы нашей группой на галёрке, грызём мацу и раздаём соседям: «Дальше передай!». Лекция «Научный атеизм». Человек под триста.

– А это что? – Асбест. Сьедобный. Ну, попробуй!

– Ничего себе... Откуда взял?

– Прислали... Нравится? Пошли-ка на тот ряд...

Гинчерман и Кремер, Левин, Леин и Эпштейн колются от смеха. Миша Прохорко уже обучен (в нашей группе большинство евреи), знает, что такое маца, и над «своими» издевается: – Дальше передай, Славика с Валюхой не забудь! Асбест! Съедобный! ...

И по кругу, по рядам...

10 лет до перестройки. Игра с огнём. СССР. ЛПМИ.

Мацовый патогенез

Детская больница, где мы проходили практику, примыкала прямо к Синагоге и располагалась в бывшем корпусе Еврейского Училища. Даже окна и перила были в том же стиле, что и в Синагоге!

Инфекционные болезни. Коклюш, скарлатина, менингит... Запретный Лермонтовский обычно обходили стороной, чтоб не узнали... А тут такое подфартило – окна кабинета прямо в этот двор, между Большим и Малым залами. Миква. Птицерезка. И Сукка. Одинокие фигурки стариков. Сгорбленные, с поднятыми воротниками. Заходят налегке, а выходят с белыми пакетами. Как птички: крошку хвать – и скорей за угол! Улетели. Поминай как звали... Преподавательница наша просвещает: «Пасха скоро... Вон, мацу ужо несут...»

– Что несут? (Это Мишка Гинчерман, родом из Херсона)

– Мацу, сказала... Ты шо, Гинчерман, не знаешь, что такое маца?! – Обводит взглядом нашу группу, потом просматривает список. – Но ты-то, Шейнин, вроде ленинградец, показал бы Гинчерману Синагогу.

– Синагога? Где?! (Это Таня Степанова, наша сибирячка)

– Так вот же. И маца. – Она показывает за окно, а мы встаём и с интересом слушаем рассказ. – Ну вот, несут... Вы что, не пробовали?! Ну и народ... А мы всегда тут по весне... Отличное печенье... На торт «Наполеон». Берёте, значит, листик... Слой сгущёнки. Слой пОвидла... или масла. Попробуйте!

– А можно записать? На килограмм.... (из Грузии, Изо Ломидзе.) А сколько масла?

– Продолжим нашу тему. Патогенез. Кто хочет, в перерыве вместе сходим, пока не раскупили всё! Так вот. Патогенез...

То, что можно русской преподавательнице, – совсем нельзя еврейскому студенту. Мы попросили Таню и Изо. Они нам принесли. Мацу!

Песах по-студенчески

Идею подхватили массы: отметить Пасху «по-студенчески», конечно же, в общаге. Распределили, кто что несёт и кто кого зовёт. Ни малейшего представления о том, как отмечают Пасху у евреев, у нас, конечно, не было, но колорит решили соблюсти. Я приношу мацу, Гришуня – «Гымзу» и портвейн, Марина из консерватории жарит курицу «по бабушкиному методу» (фаршировала рисом, маслом вместо жира и изюмом. Чернослива не нашли.) На Мише Прохорко (свой в доску, хоть и не еврей) – магнитофон «Весна», и песенки Аркаши Северного: про Соньку там, «Лимончики», «На Дерибасовской». Ну, словом, всё «еврейское».

Собрались. Парни, девушки. Дымок от сигарет, маца и хлеб, бычки в томате, кура «по-еврейски», блины и... как без «докторской» колбасы!

– Лэхаим! (Где-то слышали, наверно)

– Давайте анекдоты! Про евреев!

– Поехали! Идёт Абрам...

И так по кругу. У каждого нашёлся анекдот! Тут очередь подходит милой чешки (посланницы компартии Чехословакии. Она же, как бы вам сказать, «невеста» Яши Аксельрода (Никак не регистрируют! Говорят, пусть в партию сначала Яша вступит!) Так вот она и говорит: «Не знаю про евреев! – и на Яшу смотрит. – У нас всё больше про русских анекдоты... А можно?» Тут мы засмущались, скользнули на другую тему и, помню, долго танцевали в полумраке… Мне и поныне кажется, что тот наш первый «Седер» был очень мил Вс-вышнему, поскольку, кроме чешки-коммунистки, отосланной внезапно в Прагу, никто не пострадал, и вскоре всем нам выдали дипломы.

Пышка, которая перечеркнула все

Это не про Пышку мопассановскую, а про пышку ленинградскую, у Финляндского вокзала, ту самую, что мне перечеркнула ВСЁ.

Как часто всё определяет именно последний штрих, последний звук, последнее мгновенье...

Тогда, в студенчестве, весной, я, уже начитавшийся книжек и брошюр о «закате иудейской религии» и о «реакционной сущности сионизма», решил, как мог, по-своему притормозить печальный ход еврейской истории. Я решил не изучать, а быть. Евреем.

Узнав, что в Пасху не едят квасное – ни хлеб, ни пироги из дрожжевого теста, как память о поспешности Исхода, я с гордостью принял такое бремя и целую пасхальную неделю не ел запретное. И помню как сейчас: иду с занятий, на липах почки, солнышко, асфальт... А я шагаю, новый иудей, довольный сам собой...

Вдруг этот запах! Пышечная рядом! Я подхожу, заглядываю в окна. Зашёл внутрь и с видом знатока спросил лоточницу: «А есть ли в пышках дрожжи?»

Она ответила: «Какие дрожжи?! Сода! Так будешь брать? А нет, так и не стой!».

Но искусить меня не так уж просто! Не на того напали – дело в сроке от первого замеса до «готово»! Не больше восемнадцати минут!

Я достаю часы и наблюдаю, смотрю вовсю, как их готовят, пышки: как сыплют в бак муку, вливают воду, как он вращается, выбрасывая тесто, и как оно шипит в кипящем масле и пышки попадают на поднос.... Потом из сита посыпают пудрой, хватают вилкой.... Это просто чудо! И не проходит восемнадцати минут!!!

Я, окрылённый радостною вестью, бросаюсь к продавщице с громким криком: «Пожалуйста, мне дайте этих пышек! Таких румяных, сладких этих пышек! Таких поджаристых! Кошерных (а это уже про себя)».

Я их поел за целую неделю. Двенадцать съел, а, может быть, пятнадцать... Искал в кармане мелочь на добавку. И думал так: «Какой я молодец!»

Уже потом, потом пришло похмелье. Я знаю, это было искушение! Я был так слаб, а грех... он так велик!

Но я себе придумал наказанье – да, именно тогда пришло прозрение: до самого отъезда из России я больше в общепиты не ходил...