Макс Абелевич Кролик покинул этот мир 5 лет назад. Но на память для своих родных и близких он оставил воспоминания о начале войны, как это запомнилось ему, в то время младшему школьнику.

 Макс Абелевич Кролик

Русских детей раздать, еврейских - отравить

22 июня 1941 года был прекрасный солнечный день. Папа в этот выходной, как часто бывало, работал, а мы втроем с мамой поехали на троллейбусе на Московский вокзал, чтоб оттуда отправиться к тете Берте в Ижору. Когда мы приехали на вокзал, то почувствовали какую-то странную обстановку. Все люди вокруг были возбуждены, что-то обсуждали, волновались. Я ничего не понимал, но мама сказала, что началась война, и надо возвращаться домой. Первое время ничего особенного не происходило. Папа все так же ходил на работу, из нашей большой квартиры никого на фронт еще не забирали. Но однажды мама, плача, сказала, что пришел приказ всех детей из города увозить, потому что немцы начали бомбить Ленинград. Я не помню, чтобы меня это известие сильно огорчило. Ехать так ехать. Мы все трое: 11-летний старший брат Лазарь, я и 4-летняя младшая сестра Фаня вместе с нашей тетей Зиной куда-то ехали на поезде, наконец нас привезли в сельскую местность. Там всех разделили, видимо, по возрасту, и мы стали с другими детьми жить в больших комнатах. Командовали нами чужие тети, кормили нас, водили мыться в общую баню. Иногда к нам заходила тетя Зина, но обычно она была очень занята. Вдруг все это неожиданно закончилось, нас всех в страшной спешке снова затолкали в вагоны и привезли обратно в Ленинград. Позже мы узнали от тети Зины, что к Валдаю подошли немцы, и только благодаря тому, что среди нас был ребенок какого-то высокопоставленного партийного деятеля, тому удалось организовать возвращение детей назад последним эшелоном. Более того, по словам тети Зины, на случай невозможного возвращения был разработан план: русских детей раздать местным жителям, а еврейских отравить. Взрослым же приказано было уйти в партизанский отряд.

Макс Кролик с двоюродными братом и сестрой. 1941 год.

В первый класс на один день

Мы вернулись в Ленинград в августе. Папа в июле ушел в народное ополчение, его часть стояла на Пулковских высотах. Продукты начали выдавать по карточкам. Поскольку наша мама не работала, мы все четверо получали самую маленькую норму как иждивенцы. Мы жили в центре, и вокруг постоянно горели и рушились дома. На крышах и чердаках дежурили дружинницы с лопатами, песком и клещами для тушения и сбрасывания зажигательных бомб. Я как-то во время воздушной тревоги забрался на крышу посмотреть, как они будут это делать, но был замечен, получил по шее и отправлен в бомбоубежище. Оно было оборудовано в подвале нашего огромного дома. Там стояли кровати, скамейки, баки с водой. До сигнала «отбой воздушной тревоги» оттуда не выпускали. Но мы вскоре перестали туда спускаться, поскольку бомбежки следовали одна за другой, а у нас уже не было сил. Наступило 1 сентября. Мне уже исполнилось 8 лет, и я пошел в первый класс. Повел меня туда брат Лазарь - уже четвероклассник. Помню, что у меня не было ни учебников, ни тетрадей, заранее их мне не купили, а потом было уже негде. На следующий день 2 сентября влетевший в школу снаряд разворотил весь первый этаж, на этом наши занятия закончились.

Еды становилось все меньше, бомбежки все чаще, наступили холода. У нас в комнате была старинная кафельная печь, но дров не хватало, а печь была «прожорливой». К зиме мама раздобыла железную печку «буржуйку» с трубой, выведенной в окно дымохода нашей большой печи. В ноябре начались сильные морозы. Наши родные, у которых до войны в квартирах было паровое отопление, перебрались к нам. Помню, что какое-то время у нас жили 6-7 человек, истощенная тетя Маня умерла на нашем диване.

Макс Кролик. 1948 год

Спасительная мерзлая буханка

Мы с Лазарем с санками и бидоном добирались до Невы, бидоном с привязанной веревкой набирали воду, ставили его на санки и везли, стараясь не расплескать, домой. От папы изредка приходили весточки. Где-то в середине зимы он неожиданно приехал на одну ночь и привез буханку хлеба и мороженой картошки. До сих пор отчетливо помню вкус этого промерзшего хлеба. Еще помню, что мы с братом всю ночь охраняли в подвале лошадь, на которой приехал папа. К концу зимы Лазарь настолько ослаб, что уже не вставал с постели. Однажды мы с мамой почти в булочную на Почтамтской улице, к которой были прикреплены наши карточки. Как только мы вошли, началась бомбежка. Появившиеся дружинницы закрыли дверь булочной и никого не выпускали. Вдруг раздался страшный взрыв со стороны нашего дома. После того, как объявили отбой, мы с мамой не решались выйти, думали, что от нашего дома ничего не осталось. Оказалось, что между нашим домом и Исаакиевским собором прямо посередине площади появилась огромная воронка, но наш дом уцелел. Помню, что чувство голода было постоянным, а вот страха не было. Как-то раз я шел за каким-то человеком, и вдруг он упал. Я подошел, чтобы попытаться помочь ему, но он уже был мертв. Каким-то чудом мы все дотянули до весны. Прибавили нормы продовольствия, мама кормила нас щами из собранной лебеды и крапивы. Лазарь поднялся на ноги, маленькая Фаня напоминала мне Марусю из повести Короленко «Дети подземелья».

Лазарь, Макс, Фаня Кролик. 1954 год.

Счастливый катер

К июлю 1942 года мы подросли и приспособились к условиям блокадной жизни. С наступлением тепла выжившие родственники вернулись в свои квартиры. От папы с фронта приходили солдатские письма, сложенные треугольником. В конце месяца к нам зашел управдом и сказал, что, по решению властей города, семьи с детьми эвакуируют. Он вручил проездные документы и сказал, что продовольственных карточек на август нам уже не положено. Вместе с тетей Зиной и ее детьми мы добрались до Финляндского вокзала, а от него на пригородном паровозе доехали до берега Ладожского озера. Весь наш багаж составляли несколько чемоданов, которые мы смогли нести в руках. На берегу нас покормили и велели ждать. Было очень тихо, тепло и солнечно. Людей была огромная толпа, они сидели вдоль берега, сколько глаз видел. Переправляли только по ночам. Вечером пришел большой пароход, началась посадка. Пока мы пытались протиснуться, мест уже не оказалось, мы остались. Поздно ночью пришел какой-то катер, нас разместили на палубе. К утру мы добрались до другого берега и узнали, что большой пароход, на который мы не попали, немцы разбомбили, и он пошел ко дну. Все, кто на нем был, погибли. Утром нас накормили горячим супом, вкус которого помню до сих пор, посадили на поезд и выдали на дорогу по четыре килограмма настоящего хлеба. Наши мудрые мамы, не смотря на наши просьбы, дали нам совсем по чуть-чуть. Очень многие, которые не удержались и наелись, на следующий день умерли здесь же в поезде.

Абель Лазаревич (отец), Лазарь (старший брат) и жена Макса Инна Волчегурская

Долгая дорога на восток

Дорога длилась около месяца. В нашем эшелоне ехали только эвакуированные ленинградцы. На остановках многих выносили из вагонов мертвыми. Мы ехали на восток, а нам навстречу постоянно шли воинские эшелоны с танками и пушками, поэтому подолгу стояли, пропуская их. С ребятами мы старались в это время выскочить из вагонов, заглянуть к едущим на фронт солдатам. Высшим шиком было проехать перегон от остановки до остановке в кабине нашего паровоза. Мне удалось только один раз, но попало от мамы крепко. Она испугалась, что я отстал от поезда. На остановках нас кормили горячей пищей, поили чаем. Наконец, мы остановились на вокзале города Бийска. Был теплый тихий вечер. Все приехавшие расположились табором на привокзальной площади у своих вещей на ночлег. Ночью пошел сильный дождь, вода стояла по щиколотку, все вещи вымокли. На площадь съехались местные жители на телегах, запряженных небольшими лошадками. Мы у себя в Ленинграде раньше видели только огромных битюгов. Людей рассаживали по телегам и куда-то увозили. Дошла очередь и нас.

Макс Кролик с матерью.

Уборка хмеля

Ехали очень долго по горной дороге. Когда дорога шла в горку, все, кроме маленькой Фани, слезали с телеги и шли пешком. Разместили нас в деревне в каком-то доме. Первая наша трудовая повинность была на уборке хмеля. Над плантацией параллельными рядами была натянута проволока, закрепленная по краям на столбах. От основания каждого стебля хмеля был натянут шпагат, зацепленный за проволоку. Стебель хмеля обвивал шпагат, как лиана, и дорастал до проволоки. Нужно было отцепить шпагат от проволоки, а с упавшего стебля оборвать все крупные белые цветки и сложить в мешки, которые увозили на переработку. Вскоре тетю Зину, как учительницу, направили на работу в другое место, и мы все вместе на телеге отправились в деревню Кажа Старо-Бардинского района в 100 километрах от Бийска. Деревня была довольно большой, в ней было три колхоза. Нам на всех выделили целый дом, в котором были две комнаты, сени и крыльцо. Тетю Зину назначили завучем в школе, одновременно она преподавала физику и еще какие-то предметы. Начался следующий этап нашей жизни, который длился целых три года.

На следующий день - в следующий класс

Мама вела домашнее хозяйство, Лазарь должен был идти в четвертый класс, а я в первый. Первого сентября отправились в школу. Первый раз взяв в руки букварь, я прочитал его на первом же уроке, а на большой перемене сбежал домой. Мама еще до войны научила меня читать, и я прочитал почти всего Жюля Верна. Вечером на семейном совете постановили, что я пойду во второй класс, а Лазарь в пятый. Наступила зима. Местная власть обеспечила нас дровами. Как эвакуированной семье учительницы, нам давали хлебный паек мукой и молоко с фермы. Мы уже не голодали, как в Ленинграде, но ели картофельные очистки, оладьи из мороженой картошки. Местное население относилось к нам хорошо, жалело. В каждом доме, куда мы забегали к приятелям, нас старались хоть чем-нибудь накормить, расспрашивали о Ленинграде, жизни там до войны, блокаде. Единственным мужчиной в деревне был однорукий председатель колхоза.

Первый заработок

Наступила первая алтайская весна. Нам дали большой огород рядом с домом и участок земли за деревней под картошку. Огород мы вскопали сами, а участок нам вспахали лошадью. Помогли и с семенами. Мама была родом из белорусской деревни, пришлось ей вспомнить юношеские навыки. В результате у нас в огороде росли: морковь, свекла, редиска, лук, чеснок, капуста, огурцы, горох, бобы, фасоль, кукуруза, тыква, арбузы и дыни. На огороде главным образом работали мама и старшие братья - Лазарь и двоюродный Сеня. Мы с другим моим двоюродным братом Мариком стали работать в колхозе. Нам исполнилось по 10 лет, и вместе с деревенскими ребятами мы на лошадях и быках возили сено, солому, силос, зерно. Во время уборочной работали не только днем, но и ночью. Однажды в кромешной темноте я вез снопы на телеге, в которую был запряжен здоровенный бык. Вдруг бык оступился и свалился в старую силосную яму, я оказался на быке, сверху на меня повалились снопы, а на них и сама телега. Первой моей мыслью было, что меня за это посадят в тюрьму. Я кое-как выбрался и пошел за помощью. Вытащили из ямы и снопы, и телегу, и перепуганного, но невредимого быка. Во время уборочной мы жили не дома, а в станах за несколько километров от деревни возле хлебных полей. Там нас кормили. Осенью мы с Мариком гордо привезли на телеге домой заработанное - центнер гречки. Мы чувствовали себя совсем взрослыми, научились курить и применять ненормативную лексику.

Бычок за муку

Колхоз должен был регулярно сдавать государству зерно и мясо. Муку, которую нам выдал колхоз, мы не тратили. Почти всю первую осень, зиму и весну ели лепешки только картошки и кукурузы. Не съеденную муку мама сдала колхозу, а взамен мы получили равного по весу бычка. Тогда же весной, продав все, что привезли с собой, купили еще одного теленка. К осени бычки выросли, набрали вес и мама обменяла их в колхозе на дойную корову. Мы завели кур, поросенка и даже собачку. Картошки в первую осень мы собрали четыреста ведер. А тыквы выросли такие, что одну тыквину мы только втроем могли поднять на телегу. Местные женщины приходили к маме учиться печь хлеб в русской печке, говорили, что у нее получается вкуснее. От папы приходили письма, которые нам приносила всегда улыбающаяся девочка-почтальонша. Один раз папа даже смог прислать небольшую посылку с кусочками хозяйственного мыла, что было тогда редким богатством.

Фаня - куроведка

У младшей сестренки Фани была очень важная обязанность - щупать кур. Если курица должна была снести яйцо, то ее с утра выпускали из курятника, иначе яйцо могло потеряться или разбиться. Фаня каждое утро заходила в курятник. Старшие держали курицу и подносили хвостом вперед. Фаня засовывала указательный палец и безошибочно выносила вердикт, вытирая палец о подол. В протекающей рядом с домом речке Каже мы ловили рыбу и с гордостью приносили домой нанизанную на прутик связку рыбы, а мама жарила ее нам. Леску мы сами плели из волос, выдернутых из конских хвостов, крючки гнули из проволоки.

Победа. Приезд отца

Наконец, пришла весна 1945 года. В один из дней меня на улице встретил председатель колхоза и велел бежать на конюшню, взять там самую резвую лошадь и скакать в соседнюю деревню за 12 километров. Дело в том, что там не было телефона, и я должен был сообщить жителям о наступившей победе. Я был счастлив получить такое поручение!

Летом на почту дозвонился папа и сообщил, что он уже добрался в Старую Барду и просил его встретить. Председатель разрешил для этого случая взять лошадь. Я запряг ее, бросил в телегу охапку соломы и радостно отправился в путь за 30 километров. А в этот же день Лазарь, которому уже было 14 лет, с раннего утра вместе с одноклассницей отправились пешком в райком комсомола в ту же Старую Барду вступать в комсомол. Я думал, что догоню Лазаря и как раз подвезу до райцентра. Неожиданно я увидел высокого солдата с медалями на груди, идущего рядом с какой-то повозкой с вещами. Только поравнявшись, я понял, что это наш отец, который раздобыл попутную телегу. Я так отвык от него, что долгое время обращался к нему на «вы». Отец переложил в мою телегу вещи, и мы повернули домой, а вскоре встретили и Лазаря, который сел отдохнуть под дерево и не заметил, как я проезжал.

Медаль жителю блокадного Ленинграда.

Возвращение домой

Пришло время собираться домой в Ленинград.
Папа распродал всю нашу скотину, мама отварила и высушила мясо, которое благополучно доехало до Ленинграда и долгое время было огромным подспорьем в послевоенном городе. В районной МТС папа взял машину, на которой мы с горем пополам доехали до Бийска. Мотор все время глох, и я должен был, лежа на правом крыле в нужные моменты затыкать рукой всасывающую трубу. В Бийске погрузились в пассажирский вагон и поехали в Ленинград. Сама дорога не запомнилась, но волнующий момент, когда папа открыл своим ключом нашу комнату в коммунальной квартире, остался в памяти на всю жизнь. Мы услышали доносившуюся из радио музыку, зажегся свет, из крана на кухне текла вода. Мы не видели всего этого целых 3 года! Впереди нас ожидало многое, но мое военное детство закончилось.

Макс Абелевич Кролик

Благодарим Инну Марковну Волчегурскую за предоставленные воспоминания своего мужа.

Инна Марковна Волчегурская.

Обработала Елена Севенард