Воспоминания Абрама Шендеровича. Посвящается памяти родственников, погибших в Холокосте

Я родился в Белоруссии в городе Слуцке 23 марта 1927 года. Однако по какой-то причине регистрация моего рождения была перенесена на две недели позже, и в паспорте записан день моего рождения – 6 апреля 1927 года.

Отец-портной

Родители – Мовша Абрамович Шендерович и Сара Лазаревна Гурвич

Отец мне рассказывал о большой семье его родителей, которая проживала в городе Бобруйске. Он родился в 1900 году и был пятым ребенком в семье. Занимались мои родители домашним хозяйством. Отец работал портным, шил в основном брюки, которые продавал на рынке. Он был верующим евреем, посещал синагогу и отмечал еврейские праздники. В годы Первой мировой войны отец был еще подростком и в армии не служил. В те времена евреи старались уехать из Белоруссии, и сестра моего отца, Любовь Абрамовна Шендерович, эмигрировала в США. Об этом мой отец мне не говорил – такие были времена. Я узнал об этом много лет спустя.

Дядя-создатель дефибриллятора

О родителях моей мамы мне известно мало. Они жили в Слуцке, семья была небольшой. Я знаю хорошо ее брата – Гурвич Наума Лазаревича, который был известным врачом в СССР. Он работал в Москве, в научной медицинской лаборатории, и занимался изучением сердечной деятельности человека. Результатом его работы стало изобретение дефибриллятора – прибора, восстанавливающего деятельность сердца. Этот прибор использовался во время Великой Отечественной войны в госпиталях для лечения раненых бойцов Красной армии. О других членах семьи моей матери я мало что могу рассказать. Знаю, что ее родители погибли в первые дни войны в 1941 году, когда немцы бомбили города Белоруссии.

Соседка-спасительница

В Белоруссии мои родители жили до 1930 года. Позже они переехали в город Саратов на Волге. Помню, проживали мы в небольшом деревянном домике без удобств, недалеко от реки. В 1931 году родилась моя сестра Белла. В Саратове мой отец занимался портняжеством – шил брюки, костюмы, пальто. Этим мы и жили в Саратове до 1937 года, когда кто-то донес на моего отца. Но нам повезло. Когда пришли в наш дом сотрудники НКВД, отца дома не было. Я помню, после обыска один сотрудник оставался на всю ночь в нашей квартире. Однако отец не появился. На следующий день мы узнали от соседки, что она видела, как к нам приехали сотрудники НКВД, и предупредила отца, встретив его на улице. Отец домой не пошел и уехал в Крым к своим родственникам. Сразу моя мать со мной и сестрой выехала в Крым к отцу. В Саратове мы снимали квартиру, и поэтому легко ее оставили. Приехав в Симферополь, отец снял двухкомнатную квартиру у одного из крымских татар.

Начало войны. Бегство из Крыма

Помню, как хорошо жилось в Симферополе до войны. Тепло, очень мягкий, сухой климат. Отец работал в сельскохозяйственной артели, где изготавливал различную тару из досок. Заработок был небольшой, однако иногда он приносил домой фрукты и овощи. Население Крыма многонациональное. Кого там только нельзя было встретить. Русские, татары, турки, армяне, евреи... Я учился в симферопольской школе, и, как я помню, у нас в классе был ученик по имени Фидлон.

Летом 1941 года я окончил 7 классов в этой школе.

Будучи в 1939-41 годах в юном возрасте, я следил за событиями в Европе. Мне казалось странным, что фашистская Германия быстро разгромила Польшу, и союзники ей никак не помогли. Немцы пользовались нерешительностью Франции и Англии и быстро оккупировали большую часть Европы.

Нападение на СССР в июне 1941 года было для нас полной неожиданностью. Война докатилась до Крыма в сентябре 1941 года.

Белый билет

Перед самой войной один из служивых людей обратился к моему отцу и сказал: «Моисей Абрамович, если Вы плохо видите и при надетом противогазе не видите почти ничего, то обратитесь в медицинскую комиссию, и может быть Вам выдадут белый билет.» Кто мог подумать тогда, что эти слова служивого человека помогут решить судьбу нашей семьи. Отец прошел медицинскую комиссию и ему дали освобождение от военной службы. Без отца мы бы никуда не поехали и разделили бы судьбу всех оставшихся в Симферополе евреев.

Родственники решили не ехать

Родственники моих родителей жили в Белоруссии, которая довольно быстро была оккупирована немцами. Однажды в августе 1941 года в Симферополе появился один из родственников моего отца, который утверждал, что немцы зверски обращаются с евреями. Этот вопрос мой отец обсуждал со своими родственниками, проживавшими в Еврейском переулке города Симферополь. Это были две семьи – Шуляковские и Ямпольские, которые проживали в Крыму еще до того, когда в 1937 году моя семья приехала в Симферополь, Я хорошо помню разговоры по поводу эвакуации. Мой отец убеждал своих близких, что он верит словам своего родственника который чудом спасся в Белоруссии и настаивал на совместном отъезде. Однако родственники отца не согласились с его доводами. Они не представляли себе, как можно бросить хозяйство и жилье. Здесь у нашей семьи было больше свободы, так как у нас не было собственного жилья, и мы постоянно снимали двухкомнатную квартиру у владельца. Итак, родственники решили не ехать.

На двуколке – со швейной машинкой

Отец стал продавать домашнюю мебель. К нам на квартиру приезжал на грузовой машине какой-то солидный, русский мужичок и долго торговался с отцом. Когда уезжаешь в неизвестность, то в дороге большое значение имеют деньги. Отец распределил их между мамой и мною. Мне он зашил деньги в штаны. Он правильно оценивал обстановку, в дороге я мог отстать от эшелона, и могло произойти очень многое.

Утром 23 сентября 1941 года возле дома 26 по ул. Льва Толстого в городе Симферополе остановилась двуколка с большими колесами, которую привел местный татарин. Со двора дома вышли мои отец и мать, держа в руках большую корзину, в которой лежал почти весь наш домашний скарб. Корзину поставили на двуколку, рядом положили два тяжелых мешка, в которых находились головка и станина швейной машинки Зингер.

Моя сестра младше меня (ей было всего 10 лет) держалась вместе с родителями. Мы с отцом на остановках ходили в разведку за чаем, едой и другим. Вот так, оставив своих родственников, мы уезжали.

Крымский татарин вез тележку к вокзалу, мы шли рядом. Дорога была близкой, всего два квартала. Все эвакуированные сосредотачивалась в здании педагогического института, который находился в двух шагах от вокзала. Нам объявили, что эшелон формируется, и все объявления будут к ночи. Эвакуационный листок, который отец получил в исполкоме г. Симферополя определял, что отец с семьей в три человека эвакуировался из Симферополя в г. Краснодар, на Кавказ. Нам предстояло ехать в Керчь и далее катером на Таманский полуостров.

Путешествие-спасение длиной в двадцать дней

Поздно ночью началась посадка в эшелон, который был составлен из дачных вагончиков. При погрузке была большая суета. Кто-то терял, а кто-то находил свои вещи. К полуночи эшелон тронулся в сторону станции Джанкой. Пожилой проводник предупредил, чтобы никто не зажигал спичек. Ехали мы в полной темноте южной ночи.

Выло известно, что на станции Джанкой эшелон, состоящий из эвакуированных Педагогического и других институтов, бомбили немецкие самолеты. Наш же эшелон, который делал остановку на станции Джанкой, ранним утром 24 сентября 1941 года не бомбили. Я хорошо помню, как одна еврейская семья, подъехав к эшелону на тройке лошадей со стороны Перекопа быстро погрузилась в эшелон, оставив своих великолепных лошадей.

На Таманский полуостров – с крымскими немцами

В то ранее утро на станции Джанкой было все тихо и спокойно. Нам везло! Днем мы прибыли на станцию Керчь, где выяснилось, что к нашему эшелону были прицеплены вагоны, в которых находились высланные из Крыма немецкие семьи. Этим, видимо, и объяснялась тишина на станции. Надо сказать, что в Крыму среди разношерстного населения были осведомители, которые и сообщили немцам об этом.

На Таманский полуостров нас переправляли ночью на небольших судах по типу рыбацких лодок. Во время посадки и лодки солдаты НКВД проверяли у всех документы. Проверяли и у моего отца. Посадку разрешили.

Наша лодка встала на якорь недалеко от берега, около Тамани – это местные рыбаки пошли на отдых к своим семьям до утра.

Я хорошо помню» как моя мама стала волноваться, сидя на верхней палубе нашего «суденышка», когда на большой высоте послышался характерный, стрекочущий звук немецкого самолета.

Полагаю это был самолет-разведчик. Видимо, немцы выясняли, не переправляются ли наши части с Кавказа в Крым для обороны Перекопа.

Краснодар

Утром нас посадили на речной пароход, который по реке Терек доставил нас в Краснодар. Нам повезло. Все добрались до первого места эвакуации – железнодорожного вокзала – без потерь. Здесь началось формирование эшелона на длительное путешествие с Кавказа в Узбекистан.

С Черноморского побережья Кавказа в среднюю Азию можно попасть двумя путями: один более короткий – доехать до Каспийского моря и через море попасть в Узбекистан. Другой путь – по железной дороге через Ростов и реку Волгу. Составители маршрута выбрали второй вариант.

Наш эшелон вместе с немецкими семьями поехал на Север через Ростов, параллельно приближающемуся в октябре 41-го года восточному фронту.

Эшелон шел по направлению к Воронежу на север от Ростова, а фронт приближался к Воронежу с запада.

Нас не бомбили, и мы благополучно добрались до узловой станции Лиски, откуда эшелон должен был повернуть на Восток к Саратову.

Станция Лиски. Страх за отца

Станция Лиски была переполнена военными, санитарными, товарными эшелонами. В какой-то момент мама обнаружила, что отец куда-то надолго отлучился и стала очень волноваться. Она не рискнула послать меня на поиски отца. Через некоторое время он сам вернулся с несколькими незнакомыми людьми. Отец стал объяснять, что он бы в любом случае не мог отстать, так как был вместе с начальником эшелона на станции, где его предупредили о возможном налете немецкой авиации на станцию. Слава Б-гу, этого так и не случилось.

Но я помню, что в это время в стороне от нас появился наш самолет. Начальник эшелона стал рассказывать, как следует себя вести во время налета немецких самолетов. Думаю, что многие эвакуированные не могли бы выполнить все, что он говорил.

Рядом с нами стоял военный эшелон, товарный вагон которого был пуст, так как солдаты ушли на станцию по своим делам, а рядом с вагоном стоял молодой красноармеец с трехлинейкой. Он был охранником эшелона. Его тревожное лицо я помню до сих пор.

Ужас Поволжья. К Ташкенту

Ночью наш эшелон двинулся в путь. Мы должны были переехать через Волгу и попасть на станцию Энгельс – на территорию, где проживали немцы Поволжья. Картина местности, которая предстала перед моими глазами, была неописуемая. Никого не было видно: на станции и вблизи ее – ни одного человека. Такая участь постигла немецких поселенцев на Волге. Их всех вывезли в Сибирь. Как сейчас помню: когда мы захотели купить что-нибудь поесть на станции, мы обнаружили, что ничего, кроме кипятка, там нет.

Далее наш эшелон проследовал через Казахстанскую степь в сторону Ташкента. В то время был октябрь, город был заполнен беженцами – как говорится, «Ташкент-город хлебный». По этой причине наш эшелон прошел станцию Ташкент без остановки в сторону города Самарканд.

Ехали с комфортом. Тепла было много, еды было много. Здесь совсем не пахло войной.

Самарканд, Хорезм, Ургенч. Конец путешествия

В Самарканде наша семья хотела высадиться и отстать от эшелона. Мы собрали свои вещи и вышли на перрон, однако милиция не разрешила нам остаться, и с их помощью мы погрузили назад свои вещи. Теперь нас везли на запад к Каспийскому морю к реке Сырдарья. На пристани в городе Чарджоу нас погрузили на баржи, которые следовали вверх по течению в город Ургенч. Поездка прошла без приключений, но было много неудобств во время путешествия на барже.

Медленно, но верно мы плыли по реке, и через двое суток прибыли в небольшой городок Ургенч в Хорезмской области. На видавшем виды автобусе нас везли в г. Хорезм, который расположен в нескольких километров от Ургенча. Проезжая через город, я почувствовал большую радость: в городе горел электрический свет. Дома светились, горели дорожные фонари. Это было непередаваемо! После стольких волнений и темноты мы наконец увидели светящиеся окна домов.

В Хорезме мы расположились около мечети, выгрузили свои вещи. Отец поехал в г. Ургенч решать вопрос с жильем. Он снял там комнату в небольшом домике и приехал за нами. Выл уже вечер, транспорт не ходил. Отец нанял на рынке узбека с ишаком и небольшой арбой. Мы погрузили наши вещи. Узбек разрешил моей сестре ехать на арбе, и мы двинулись в ночь, в десятикилометровый путь до дома.

Странно, но в незнакомой стране мы не испугались ночного путешествия. Узбек гнал ишака потихоньку, а мы шли пешком за арбой. По дороге в течение нескольких часов нам никто не встретился. Было темно, но не страшно. Где-то через пару часов мы остановились у чайханы на дороге. Узбек пошел пить зеленый чай, а мы присели на траву. К утру следующего дня мы были на месте, в комнате домика на Узбекистанской улице. Кое-как расположившись на полу, мы уснули, уставшие с дороги.

Путешествие-спасение длиной в двадцать дней подошло к концу.

Жизнь в Узбекистане

Отец стал восстанавливать швейную машину. Деньги у нас почти закончились, и надо было зарабатывать на жизнь. Мы купили некоторую мебель и стали обживаться. Был конец октября 41-го года. Я пошел учится в школу в 8 класс, где изучал все предметы, кроме узбекского языка.

Отца отправляют в Иран

На фронтах 41-42 гг. было трудное положение. Стали призывать в действующую армию нестроевых солдат. Призвали и моего отца, которого направили в Иран, где стояли наши регулярные части. Из Ирана наши регулярные части начали перебрасываться под Сталинград, а вместо них включались белобилетники для охраны объектов в Иране.

В узбекской школе

В Ургенче моя семья зарабатывала шитьем и стиркой белья. В будни я ходил в школу, а в субботу и в воскресенье подрабатывал.

В узбекской школе, где я проучился три года, у меня были хорошие друзья русские и узбеки. Многие были старше меня на год или два. Война шла и требовала резервов. Во дворе собрали мобилизованных 1925 года рождения. Было много суеты и немного даже веселья. Выступил лейтенант, приезжавший сопровождать призывников. Когда все закончилось, один из призывников, узбек по национальности, стал со мной ругаться и пытался меня избить. Видимо, он хотел попасть в милицию и таким образом освободиться от призыва.

В Ташкенте я учился в электротехническом институте (АЭТИ), часть сотрудников которого была эвакуирована в Узбекистан. Школу я закончил экстерном.

Возвращение отца. «Избегай облав»

В 1944 из госпиталя на Кушке (Тибет!) вернулся мой отец.

Во время службы в Иране, где питание солдат было очень плохим, отец сильно повредил желудок. Он был отправлен в госпиталь, а затем демобилизован. Он поехал в небольшой городок под Ташкентом Янги-Юль к своей сестре, которая спаслась из Белоруссии из города Гомеля. Она его немного подлечила, так как он потерял много килограмм и в свои пятьдесят лет был очень тощим.

Когда отец, демобилизовавшись, приехал к своей сестре, мы выехали из Ургенча и довольно тяжело добрались до Янги-Юля. Шел 1944 год, мне исполнилось 17 лет. Военный билет я не получил. В институте, физрук (он же начальник отдела кадров) сказал мне: «Старайся меньше бывать в кино и других общественных местах, чтобы не попасть под облаву»: искали дезертиров и других людей подлежащим призыву. Стало известно, что Сталин подписал документ отсрочки о призыве студентов центральных вузов страны. АЭТИ числился в этом документе. Но пока бумага не дошла до Ташкента, надо было вести себя так, как сказал физрук. Бронь он вручил мне торжественно перед самым отъездом в Ленинград, когда была прервана блокада. Это была бумага с красной полосой по диагонали.

Я ехал в Ленинград поздней весной 44-го года. В европейской части СССР, около железнодорожных мостов стояли зенитные орудия. Мосты охранялись.

Ремонт общежития после блокады в Ленинграде

Я встретил День Победы в Ленинграде.

Без допуска к секретной информации

Закончив в 1950 году Ленинградский Электротехнический институт по специальности «радиолокация», я был направлен на работу в город Казань. Работая на радиозаводе, я должен был получить допуск к секретной информации. Однако, в связи с тем что в КГБ стало известно о переписке моего отца со своей сестрой, проживающей в США, мне допуск к секретным материалам не выдавали, и в 1951 году я вынужден был уехать из Казани в Москву, где в то время жили мои родители после войны.

Работа со спутниками связи

Судьба крымских родственников

В 1950 году я проводил отпуск в Крыму. Я побывал в Симферополе, в Еврейском переулке 6, где жили родственники моего отца. Старая русская женщина, живущая во дворе этого дома рассказала мне, как все было. Первого ноября 41-го года немцы вошли в Симферополь без всякого сопротивления со стороны Красной армии, которая отступила в Севастополь в сторону города Керчь. Седьмого декабря 41-го года фашисты расстреляли все еврейское население города около противотанковых рвов, расположенных за станцией Симферополь.

Эти рвы мы строили для защиты города. Погибли все родственники моего отца – и взрослые, и дети. Осталась только память на всю жизнь.

Абрам Шендерович, 1957 г.

Благодарим автора мемуаров – Абрама Шендеровича и его сына Владимира за предоставленный текст воспоминаний и фотографии.

Автор будет рад получить Ваши отзывы на электронный адрес [email protected]