Михаил Цойреф рассказывает о своих дядьях, пропавших без вести на войне

Жена Алка говорит: «Смотри, ты на всех фотографиях улыбаешься». И ведь права. Я даже задумался, может что-то со мной не так? А, может, это имя, как первичная команда, данная мне при рождении, в сжатой форме определило и характер, и судьбу?

«Два потрясающих мальчика»

Мама пишет: «У меня было два брата. Старший, Меир (Миша), 1914 года рождения и Абраша, 1921-го, два потрясающих мальчика с необыкновенными способностями». Миша экстерном закончил истфак Харьковского университета и остался там преподавать политэкономию. Веселый умница, улыбчивый, любимец девушек. Абраша же книгочей и философ – по словам бабушки, он утром открывал и вечером закрывал одесскую публичную библиотеку. Семья жила скромно, и он еще мальчиком давал уроки соседским детям. А в девятом, твердо решив стать философом, перешел в другую школу, к лучшему в Одессе учителю математики, поскольку был убежден, что философу без математики никак нельзя.

А когда закончил школу, в 1938-м, Абраша поехал в Москву поступать в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), про который ходила поговорка – «Не миф ли МИФЛИ?», настолько уникально было это учебное заведение и так трудно было туда поступить. МИФЛИ сравнивали с пушкинским Лицеем: там тогда еще преподавали пока недорасстрелянные лучшие ученые-гуманитарии. А уж тех, кто учился на его потоке набора 1938-го... Взять хоть этих: Павел Коган, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Семен Гудзенко, Твардовский, Симонов, Михаил Кульчицкий, философ Григорий Померанц, Лев Копелев, Лилианна Лунгина (перечитал...почти все евреи, кроме Симонова с Твардовским). Собственно, он просуществовал совсем недолго, всего десять лет с 1931-го и до войны, а 1941-м МИФЛИ эвакуировали в Ташкент и слили с МГУ.

Мама пишет, как его собирали в дорогу, как перелицовывали папины брюки и зимнее пальто. По идее его не должны были принять, поскольку на философский тогда брали людей уже имеющих высшее образование, но, видимо, он произвел на приемную комиссию сильное впечатление.

Миша. Единственная сохранившаяся фотография

Остались одни

Потом наступил 41-й год. Мишу призвали в кадровую армию, в Новоград Волынский, еще до войны. И кем еще могли призвать историка, если не политруком? В самом начале войны от него пришла единственная открытка, где он писал, что вступил в бой. И все. Если не погиб, то был расстрелян в поле – таких не доводили до лагеря. И, если даже удавалось поменять гимнастерку на солдатскую, – тут же выдавали свои.

А Абраша пошел добровольцем. Его направили в артиллерийское училище, а затем на фронт под Москву, где дела были совсем плохи. Потом отозвали с фронта и снова направили в высшее училище. В это время, осенью 1942-го, Сталин издает приказ об отзыве с фронта всех студентов-философов, и ректор посылает письмо в училище, но отзыв опоздал – Абраши там уже не было, его опять послали на фронт.

И все. Больше ничего не было. Никогда. В эвакуации умер мамин папа – в три дня, от жуткой лихорадки, и мама с бабушкой остались одни. Когда они с мамой вернулись с похорон в комнатенку, которую снимали в Ленинабаде, куда был переведен папин институт, то обнаружили ее совершенно пустой. Украдено было все. Включая семейный альбом, так, что даже не осталось ни одной фотографии отца и братьев.

Мама и бабушка

Долгие годы мама и бабушка рассылали запросы о судьбе своих мальчиков в военные архивы, во все возможные инстанции, годами же ждали ответа. И получали их как под копирку: «Не числится, не значится...». Так бабушка и ушла из жизни, ничего не узнав о судьбе сыновей.

«Местонахождение могилы неизвестно»

А в девяностом мы уехали. Но разве моя мама могла смириться? Еще через 15 лет, к шестидесятилетию Победы, в России стали приводить в порядок, оцифровывать архивы, и уже через родственницу из Нью-Йорка, работавшую волонтером в центре еврейской истории, снова попытались что-то узнать. И... ответ пришел. «Красноармеец Крель Абрам Ефимович 1921 г.р. в бою за Социалистическую Родину... верный воинской присяге ... геройство и мужество... был 8-го ноября 1942 г. ранен и умер от ран 14 ноября 1942 г. в полевом передвижном госпитале № 634. Похоронен на кладбище ряд 3, могила 41 в поселке Колтуши Всеволожского района Ленинградской области». Подпись: Военврач 2-го ранга Л. Бухман.

Колтуши... Всего полчаса на электричке от нашей ленинградской квартиры. Бедная моя бабушка.

Когда же попытались разыскать могилу, то выяснилось, что на этом месте давно уже было развернуто большое строительство, а останки «бойцов и командиров РККА перезахоронены в братской могиле, местонахождение которой никому не известно».

Я не буду тут обличать родину-мачеху, которой нет дела до «пропавших своих сыновей», ладно?

Потом в «Мемориале» я нашел и Мишин след: «Михаил Ефимович Крель, г. Одесса, еврей. Призван в 1941, рядовой, стрелок. Пбв (пропал без вести) в 1944 г.»

Легче не стало. И вопросов не убавилось. Почему до самой гибели в 1944-м от Миши не было ни одной весточки? Где похоронен? Почему в 44-м «рядовой, стрелок» – человек с университетским образованием. И призывался в начале 1941-го политруком. А Абраша? Почему рядовой? После ИФЛИ, двух военных училищ и почти двух лет войны... И почему в списках пропавших без вести 1944 г., где я нашел упоминание о Мише, только одни еврейские фамилии?

Собственно, я поэтому – Миша. И всегда улыбаюсь на фотографиях. Наверно, за двоих.

Михаил Цойреф