Рассказ о необычном детстве еврейского мальчика, который рос в соблюдающей Тору и заповеди семье.

Помните изданный Синагогой еврейский календарь за 5777 (2017) год, посвященный раввинам и деятелям петербургской общины?

Готовя материалы для календаря, мы отсмотрели множество фотографий. Часть из них взяли из архивов Синагоги, но многое передали нам и наши знакомые - люди, которые были связаны с общиной в разные годы. На одной из фотографий - свадьба отказников.

Было ясно, что хупу ставит раввин Цви Вассерман, а вот кто остальные действующие лица, мы не знали. Но потом с календарем в руках к нам пришел Пинхас Должанский:

- Это хупа моего отца Михоэля, благословенна память его. Снимок сделан в 1986 году, мне тогда было 8 лет.

Пользуясь случаем, мы попросили Пинхаса поделиться воспоминаниями – рассказать о необычном детстве еврейского мальчика, который рос в советском Ленинграде.

Как папа начал соблюдать заповеди

Так получилось, что мои родители разошлись, и с семи лет я жил с отцом в квартире на пр. Энгельса.

Однажды знакомый позвал отца на подпольные лекции рава Цви Вассермана. Рав Вассерман произвел сильное впечатление на моего вообще-то не очень склонного к сантиментам отца.

Так начался путь моего отца к Торе. Он начал понемногу соблюдать. Отец был хорошо знаком с Исааком Абрамовичем Коганом, и тот, когда не хватало молящихся, приходил его звать на миньян. А потом миньян стал собираться уже в нашей квартире, и у нас хранился свиток Торы. Помню, что каждый шабат было много народу.

Отъезд рава Цви. Отец принимает эстафету

Поначалу мой отец был просто учеником рава Цви Вассермана. Но в 1988 году раву Цви удалось выехать в Израиле, и всю свою деятельность он передал отцу. Все, что раньше происходило на его квартире – семинары, лекции, шабаты, - перекочевало к нам. Папа начал преподавать иврит. Кстати, именно так он и познакомился со своей второй женой, музыкантом: она была его ученицей.

Для нас, детей, действовала воскресная школа: иногда в нашей квартире, иногда у наших друзей – Перельманов.

К нам приезжали посланники из США, из организации Агудат Исраэль. Это были ребята 19-20 лет, которые заканчивали ешиву. Среди них был и юный Берл Лазар, будущий главный раввин России. Эти посланники днем давали уроки, а вечером проводили фарбренгены. К нам приходило много народу, любители застолий. Вся наша трехкомнатная квартира была полна народу, прихожая завалена верхней одеждой. Соседи снизу проявляли редкое терпение, правда, иногда жаловались: «Мы все понимаем, но у нас шатается люстра!». И тогда папа просил собравшихся не стучать кулаками по столу во время фарбренгена. Помню, как пришел в негодность наш комплект зеленых стульев. Когда шалиахи давали уроки Торы, то сильно раскачивались, и все стулья были поломаны.

Что касается кашрута, кур мы покупали в Синагоге – шхиту делал Алик Маймон. Шалиахи привозили кошерные продукты для нас и других соблюдающих семей. Иногда мне перепадали такие сладости и жвачки, каких не было даже в «обычных» советских магазинах.

Кем работал мой отец

Мой отец был по образованию инженером турбин, но работал не по специальности – на рыболовецком судне. А вообще он был одаренным художником-графиком. Когда я переехал к нему, он ушел с работы и стал принимать частные заказы на изготовление трафаретов. Много рисовал, вырезал. Помню, дома хранился трафарет «Не прислоняться». Когда папа начал соблюдать, то пошел работать в котельную на Горьковской. К ней прилегала заброшенная территория, и пару раз мы там проводили Суккот. Стенами Сукки служили старые металлические конструкции, обвитые вьюном. Сверху мы наваливали ветви – получался кошерный шалаш, не привлекающий внимание.

Позже мы начали отмечать праздники и иногда шабаты в Шувалово. Там, на двухэтажной деревянной даче, жил пожилой еврей. Он занимал первый этаж, а второй отдал под нужды еврейской деятельности. Сукку мы ставили в садике этого замечательного старика. Помню, что на шабатах часто бывал Гриша Климовицкий. Я почему-то его часто мучил, дергал, а он за мной гонялся.

Когда р. Вассерман уехал, отцу уже не нужна была работа в котельне – ему стали поступать деньги от еврейских организаций. На шабаты приходило все больше людей. Готовить начинали еще с четверга, приходили помогать женщины, молодежь. Среди тех, кто у нас часто бывал и кого я хорошо помню в лицо, был агент КГБ. О том, что он потихонечку сливал информацию, мы узнали уже после его отъезда. Впрочем, каких-то серьезных неприятностей, с этим связанных, я не помню.

«Ты можешь учить иврит!»

Отец не заставлял меня что-то соблюдать. Он был строг ко мне в вопросах дисциплины, но совершенно не давил на меня в том, что касалось иудаизма. Просто потихоньку я стал замечать некоторые изменения в жизни. Например, перед Новым годом у нас не появилась елочка. Вместо нее папа достал самодельный светильник из медных трубочек и зажигал на нем ханукальные свечи.

Папа любил музыку, у него была аппаратура: магнитофон, колонки. В доме часто звучала еврейская музыка. Однажды отец спросил меня: «Нравится ли тебе?» На что я ответил: «Папа, я не понимаю слов!». «Ты можешь учить иврит!», – отвечал отец. Он нарисовал мне красивый алфавит; я выучил его сам. Потом папа дал мне учебник и словарь «Элеф милим».

Дома постоянно проходили уроки Торы, атмосфера была такая, что со мной даже не нужно было отдельно заниматься – я нахватывался знаний там и сям. Я не сомневался, что есть Б-г и надо соблюдать заповеди.

«Дяденька, а этим ножом делают обрезание?!»

У нашей семьи были друзья Перельманы. Мы были примерно одних лет с их сыном, дружили и вместе решили сделать обрезание. Надо сказать, что папа меня не агитировал. Но, когда я сам заговорил об обрезании, то поддержал и успокоил меня, сказав, что это не больно.

Обрезание делали на квартире Исаака Абрамовича Когана, который тогда уже готовился к отъезду. А дальше будет история, которую очень любит рассказывать раввин Элиезер Ксидо на семинаре р. Цукера. У Исаака Абрамовича в тот день было шумно, толпился народ и кудахтали куры. Дело в том, что в Ленинград приехал машгиах американской ешивы рав Гайнеман; рав Ксидо и еще пара человек собирались сдать ему экзамен и получить смиху на шхиту (документ, удостоверяющий квалификацию специалиста по ритуальному забою скота – ред.). Рав Ксидо заранее закупил кур и петухов. А, чтобы петухи не смущали бдительных соседей, он поместил птиц в ванную комнату и задраил все щели. Он надеялся, что в темноте они не будут кукарекать. Но принятые меры не помогли, в пять утра раздался звонкий петушиный хор. И его услышали все соседи!

Так вот: первым, кого я увидел на этой квартире, был рав Ксидо с шляпой и в пиджаке. Он стоял и точил огромный, страшный нож для забоя скота. Я дрожащим голосом спросил:

- Дяденька, скажите, а этим ножом делают обрезание?

- Конечно, - ответил, мило улыбаясь, раввин Ксидо. – А ты не знал?

Мне поплохело.

Но все прошло благополучно. Моим моэлем (специалист, делающий обрезание, - ред.) был известный человек, Макс Фрейдзон, сандаком – рав Айзман. Мне нравилось имя Моше, а отец хотел, чтобы меня назвали Пинхас в честь недавно умершего деда. И рав Элазар Нездатный посоветовал взять двойное имя – Моше-Пинхас. А мой друг Перельман получил имя Сендер-Хаим.

«Почему ваш сын болеет по субботам?»

Я учился в обычной советской школе до 11 лет. В какой-то момент я понял, что не хочу нарушать шабат. И папа перед каждой субботой стал писать в школу записки о том, что его сын болен.

Папу вызвали к директору и спросили: «Почему ваш сын болеет по субботам?». Отец решил сказать правду: «Мы соблюдаем еврейские традиции и не можем учиться в шабат».

Шел 1989 год, и общий настрой был либеральный. Мне разрешили по субботам приходить без портфеля и не писать на уроках, велев наверстывать письменные уроки на следующий день, в воскресенье. Но по воскресеньям я учился в воскресной школе, и, конечно, никакие уроки из «обычной» школы не делал.

Один из посланников Агудат Исраэль учил со мной Мишну и посоветовал поехать на всемирный конкурс по Мишне в Швейцарию. Мол, там будут дети из разных стран, а из России нету. Я выучил наизусть пять глав из Пиркей Авот, до сих пор их помню. Потом в Ленинград приехали журналисты, написали статью о нашей семье, упомянули и меня – написали, что я знаю две главы из Мишны. Было обидно! Ведь я знал пять!

В последний год, перед тем, как мы получили разрешение на выезд, папа забрал меня из школы и велел ходить вместо школы в Синагогу. Я и приезжал каждый день, но, поскольку был маленький, то больше мешал учиться другим, чем учился сам.

Строгий Авром Аба (легендарный шамес Малой Синагоги – ред.) по утрам приносил в ешиву леках – медовый пирог. Мне этот пирог казался необычным и странным. Но сегодня, когда я ем леках, то всегда вспоминаю тот пирог Авром Абы. Однажды я сидел живал булочку, а Аром Аба возмутился: «А если эта булочка будет полкилометра, ты тоже засунешь ее целиком в рот? Нельзя откусывать от всей булки – надо отламывать!». Таково было его правило: если еда больше кезайта («минимальный» размер еды, после которого надо говорить благословение, около 28 грамм – ред.), то ее нужно разрезать на кусочки.

Несколько лет спустя я встретил его в Израиле на свадьбе Левы Файна. Я сильно вырос, у меня уже была бар-мицва, я был в шляпе. Подошел к нему – был уверен, что он меня не узнает: «Здрасте, вы меня помните?». «Конечно, помню!» - отозвался он. - «А откуда?» - «Когда евреи получали Тору, все мы стояли у горы Синай!» - моментально нашелся Авром Аба.

Необычный поцелуй

Помню, как реб Шломо Карлебах приехал в ленинградскую Синагогу. Я заходил в ворота, а он как раз выходил из них и сказал мне: «шалом». Я ответил, и мы перебросились несколькими фразами. Он расчувствовался и сказал: «О! Здесь есть ребенок, который говорит на иврите!». И поцеловал меня.

Много позже, в иерусалимской ешиве, у меня был хеврута (человек, с которым в паре учат Тору в ешиве – ред.) из США, хасид Монси-Вижниц. Он очень любил Карлебаха и напел мне много песен, которых я не раньше не слышал. Однажды он спросил у Карлебаха, почему тот считает возможным пожимать руки женщинам. А «поющий раввин» ответил: «Чего не сделаешь ради еврейского народа!» - и поцеловал его.

Получилось, что обоих товарищей по изучению Торы в разных странах и в разное время поцеловал Шломо Карлебах.

Отъезд. Уход отца

Мы уехали в Израиль в 1990 году. Отцу предлагали хорошую работу в «Хеврат хашмаль» («Электрическая компания Израиля» - ред.), но он отказался – хотел заниматься частным бизнесом, открыл небольшой ремонтное агентство.

Отец (с рыжеватой бородой, в очках) на свадьбе сестры Раи. Иерусалим, 2001 г.

К сожалению, отец не любил ходить по врачам и не обращал внимание на симптомы болезни. Время было упущено, и в 2018 году его не стало.

Чем я занимался после отъезда

В Израиле я учился в хасидской ешиве. Ушел я оттуда неожиданно – обычно в ешиве сидят до свадьбы, а я ощутил, что мне хочется что-то делать, чем-то заниматься помимо учебы. Больше всего хотелось преподавать. Один знакомый рассказал мне, что можно пройти альтернативную службу в израильской армии от Министерства образования. Мне тогда был 21 год, и меня зачислили в отряд на курсе молодого бойца. Все три года службы я преподавал Тору в школе для репатриантов в Хайфе. На каникулах охранял военные объекты, одевшись по форме, остальное время – вел уроки в одежде ортодоксального еврея. Все остальные служащие были значительно старше, женатые люди. По сути, это был, скорее, «курс старого бойца». Многие старались запастись справкой, освобождающей от забегов и других физически сложных упражнений.

Эту фотографию сделал отец Пинхаса

Затем еще 6 лет преподавал Тору в странах СНГ - в Киеве, в Алма-Ате и в Москве.

Был раввином Ярославля от КЕРООРа.

Пинхас Должанский. Ярославль, 2013 г.

Там есть главный раввин, но он живет в Москве и приезжает несколько раз в год на праздники. А нужен был человек, который находился бы там постоянно. За то время, что я работал в Ярославле, мы нашли финансирование на строительство трехэтажного здания с учебными классами, кошерным кафе, квартирой для раввина и миквой (до этого соблюдающим семьям приходилось ездить за 300 километров в Москву); отремонтировали зал Синагоги (раньше было так холодно, что зимой люди сидели в пальто, а мы сделали новые окна, провели новую систему отопления, оформили зал, приобрели люстру); открыли кошерный магазин с помощью раввина Костромы – р. Нисана Руппо.

Здание миквы в Ярославле

В 2014 году я начал заниматься частными стартапами. Оформил патент на информационную систему в транспорте – это система, показывающая пассажирам информацию об объектах, мимо которых они проезжают; и нашел для этого проекта инвестора. Пару лет назад получил из Смольного запрос на разрешение использовать данный патент в транспортной системе, которую разрабатывают в Петербурге. Но из-за того, что мы с партнером занялись более классическим бизнесом в Москве, на данный момент, к сожалению свой транспортный проект пока не успел реализовать. Надеюсь, в скором времени будет возможность к нему вернуться.

На конференции раввинов. Берлин, 2013 г. Пинхас Должанский в середине

Беседовала Анна Бродоцкая