На стене у них висел старинный портрет. Рамбам! В семье Майман все знали, что это их предок... Лия Барзелай – уроженка Ленинграда, преподавательница иврита, ныне живущая в Петах-Тикве, рассказывает историю своей семьи.

Лия Барзелай (Инна Брикер)

Портрет Рамбама и уличные фонари

Жила-была соблюдающая традиции еврейская семья по фамилии Майман в городе Варшава. Отец Мойше работал, его супруга Хана была домохозяйкой, растили пятерых детей.

Хана и Мойше Майман. 1917

В доме на стене висел маленький старинный портрет. В семье знали, что это их предок, человек, которого очень уважали за его мудрость не только евреи. На портрете был не кто иной, как великий Рамбам — рабби Мойше бен Маймон.

Хана и Моше Майман. Начало 1920-х

Хана с маленьким Шломо. 1923

Когда умер отец семейства, одному из сыновей, Шломо, было всего 12 лет. До этого Шломо учился в хедере, но не закончил его.

Старший двоюродный брат взял его к себе помощником и обучил профессии электрика. А еще у маленького Шломо было задание под покровом ночи разбивать уличные фонари, чтобы потом получить заказ на их починку.

Шломо Майман в 14 лет

Два брата и три сестры жили с мамой. В еврейских семьях Польши тогда было принято давать сыновьям еврейские имена, а дочерям местные.

Побег из гетто

В 1939 году произошел раздел Польши, Варшава оказалась под фашистской Германией. Шломо было 17 лет, старшей сестре Ядвиге 19.

Шломо Майман (посередине). 1939

Дом, в котором жила семья, стоял в самом центре будущего гетто. Понимая, что над семьей нависла смертельная опасность, а всем не спастись, мать, почти как в недавно вышедшем фильме «Праведник», приказывает двум старшим детям бежать из гетто. Ночью Шломо с сестрой Ядвигой протиснулись через решетку и покинули город. Голодные, замерзшие, изможденные, они продвигались на восток. Прибились к польским партизанам, воевавшим в лесах против немцев. С ними перешли границу и оказались в Советском Союзе. Ядвига не выдержала тяжелых испытаний и через некоторое время умерла от туберкулеза. 17-летний Шломо остался один. Вся оставшаяся семья погибла в концлагере Аушвиц.

«Коршок» в комнате

Когда юноша оказался в Советском Союзе, он ни слова не говорил по-русски. Постепенно язык освоил, но, когда много позже с товарищами они играли в игру «что есть в комнате», произошел курьез. Шломо был ведущим, загадал слово на букву «к», но никто так и не смог угадать. Оказалось, что был загадан предмет, находившийся в комнате, под названием «коршок». Так он по незнанию определил первую букву в слове «горшок».

Шломо. 1941

Вместо наркоза — стакан водки

Через полтора года началась Великая Отечественная война и Шломо в составе Красной Армии с первых дней оказался на фронте.

Шломо был ранен в боях на Курской дуге, попал в госпиталь. Позже он вспоминал, что там была мясорубка и раненых почти не спасали, их было слишком много. А ему повезло — какой-то санитар вытащил его, тяжело раненного, с поля боя. Там же, в полевом медсанбате, прооперировали. Вместо наркоза дали стакан водки и извлекли большие осколки из легких, а мелкие так и остались на всю жизнь.

Боевые медали Шломо Маймана

Орден и орденская планка Шломо Маймана

Вернувшись в строй, Шломо со своей частью в 1944 году оказался в Ленинграде. Там он и встретил свою судьбу.

В тюрьму с праздничным пирогом

В компании общих знакомых Шломо познакомился с Евгенией Гольдберг, ей было 20 лет. Когда родилась Женя, у ее мамы не было грудного молока.

Свидетельство о рождении Евгении

Договорились с другой кормящей женщиной, у которой был сын, ставший девочке молочным братом. Он оказался однополчанином Шломо и познакомил того со своей молочной сестрой. У Жени была на руках больная мама, в 1942 от голода умер ее 16-летний младший брат Исаак.

Евгения и Исаак. 1928

Евгения и Исак с соседкой. 1936

Отца-железнодорожника расстреляли еще в 1937 году. За ним пришли 8 марта, и, когда его уводили, жена сунула ему в руки свежеиспеченный праздничный пирог. Папа Евгении — Генрих, был родом из Польши, как и семья Шломо. Оттуда он приехал в Петроград, где и познакомился с Фридой, мамой Евгении.

Фрида Берман. Вильно. 1915

Фрида единственная из семьи помнила традиции, постилась раз в год, но никто из детей и внуков не знал тогда, почему. В память о муже и сыне она зажигала свечку вечером, а не с утра, и опять никто не понимал, почему у нее день начинался с вечера. А раз в год она отправляла Шломо в синагогу, чтобы он купил там мацу, и целую неделю не ела хлеб.

Ктуба Фриды и Генриха

Свадьба Фриды и Генриха. 1922

Песенка из детства

В начале войны Женя с другими подростками тушили на крышах зажигательные бомбы. Потом она поступила на работу на военный завод. Жила семья Жени в коммунальной квартире в центре Ленинграда на улице Декабристов возле Мариинского театра. Близкой школьной подругой Жени в то время была Маня, которая потом стала первой женой композитора Вениамина Баснера. Шломо и Женя поженились, у них родилось двое детей: дочь Аня и сын Володя.

Женя и Шломо. 1945

После войны Женя получила экономическое образование и до пенсии работала главным экономистом объединения «Светлана». Шломо, благодаря полученным в детстве навыкам, работал всю жизнь электриком.

Евгения и Шломо Майман с мамой Евгении — Фридой Гольдберг. 1945

Когда выросла их дочь Аня, и у нее родились свои дети, вся семья какое-то время продолжала жить все в той же коммуналке на Декабристов. Из памяти Шломо — защитная реакция психики — стерлись трагические события его детства и юности, еврейские традиции, даже родной польский язык полностью был заменен русским. И только в старости он сажал внуков на колени и напевал песенку на польском языке из своего варшавского детства:
— Краковяйчик ейдэм...краковяйчик оп-оп и с коняки хлоп-хлоп — в этом месте раздвигал колени и внуки с веселым визгом радостно скатывались на пол.

Еврей как ругательство

Внуки Шломо и Жени — Лия с младшим братом учились в обычной районной школе рядом с домом и были чуть ли не единственными евреями на всю школу. Они слышали, как ругались другие дети, и однажды в пылу перепалки один другого обозвал евреем, думая, что это просто ругательство. Тогда родители посадили их друг напротив друга и объяснили, что это самое слово и есть они сами. Это был первый шок для детей, они поняли, что они какие-то другие, не такие, как все остальные. Незадолго до репатриации детей перевели в открывшуюся при Синагоге еврейскую школу, где они с чистого листа узнавали об еврейских традициях и рассказывали о них заново своим родителям и бабушке с дедушкой.

Жизнь продолжается

Шломо (Семен Моисеевич) Майман только в 1991 году попал в Варшаву, через которую вся семья добиралась в Израиль. В ожидании самолета в Тель-Авив он попытался найти дом и следы своих родных, но не смог. Позже его внучка Лия Барзелай во время очередной командировки нашла эту улицу. Того дома уже, конечно, не было. На его месте она зажгла свечи, почтив память своих предков.

В Израиле Шломо нашел своего единственного дальнего родственника Яира, жившего в Яффо. Встреча состоялась, Шломо был счастлив. Через год после приезда в Израиль у него была операция на сердце, после которой он не проснулся. Шломо Майман умер ровно в свой день рождения в возрасте 70 лет, как праведник. Евгения пережила его на два года. Внуки Шломо и Евгении стали достойными гражданами Израиля, выучились, отслужили в армии: Женя — в боевых пограничных частях «Магав», Лия — в военно-воздушных войсках. Подрастают семеро правнуков. Жизнь продолжается.

Вся семья в сборе. 2022

Благодарим Лию Барзелай за рассказ и предоставленные фотографии.

Беседовала Елена Севенард