30.06.2019

Маэстро Карасик – дирижер и режиссер

30 июня исполняется 75 лет известному дирижеру, контрабасисту, режиссеру Евгению Карасику. Мы попросили его рассказать о своей жизни, семье и работе.

«В США есть Сол Юрок, а в СССР — Сол Карасик!»

Мой папа, Саул Менделевич (Семен Александрович) Карасик, был театральным директором, занимал пост замдиректора в Большом Драматическом Театре, возглавлял гастрольный отдел Филармонии. Последние места его работы — замдиректора по гастролям Ленконцерта, а затем — гендиректор Росконцерта по Петербургу.

Папа до войны

Известнейший американский продюсер Сол Юрок как-то сказал: «В США есть Сол Юрок, а в СССР — Сол Карасик». А министр культуры СССР Екатерина Фурцева однажды заявила с трибуны, что всем следует ориентироваться на гастрольные каноны, разработанные Семеном Александровичем.

Отец, 1980-е гг.

Для отца в его деятельности были важны два принципа: помогать лучшим представителям эстрадного жанра, а главное, пропагандировать классическое искусство. Папа не занимался зарубежными гастролями — он возил музыкантов по СССР. Именно он стоял у истоков карьеры известнейших звезд: Соловьев-Седой, Ефрем Флакс, ансамбль «Поющие гитары», ансамбль «Дружба» с Эдитой Пьехой, Эдуард Хиль.

Помогал он и классическим музыкантам, среди которых — дирижеры Гергиев и Темирканов, скрипачи Михаил Вайман, Марк Комиссаров, Борис Гутников; альтист Юрий Крамаров; пианисты Григорий Соколов, Павел Серебряков, Натан Перельман, Моисей Хальфин, Павел Егоров; виолончелисты Эммануил Фишман (мы называли его дядя Моня), Борис Пергаменщиков, Святослав Загурский. Многие из них ранее не гастролировали. Но у папы был превосходный вкус, он мгновенно понимал уровень музыканта. И говорил директорам филармоний: «Если вы хотите получить к себе на гастроли Пьеху, то, пожалуйста, пригласите и классических исполнителей». Папа одним из первых вывез на гастроли омский народный хор и балет Якобсона; худрук хора Пятницкого Валентин Левашов, большой друг нашей семьи, лично просил папу об организации гастролей. Папа во всем старался исходить из нужд артиста, сделать так, чтобы ему было уютно и удобно.

Моя мама, Мария Абрамовна Гуткина, была известной актрисой в жанре музыкального фельетона и блестящей пианисткой. Она выступала под псевдонимом Марина Карасева.

Мама, 1955 г.

Гроссмейстер Виктор Корчной — маме. 1961 г.

Марлен Дитрих, Марина Карасева и Николай Черкасов, 70-е гг.

Родители, Нью-Йорк. 1997 г.

Родители. В башнях-близнецах, 1999

Близкими друзьями нашей семьи были Аркадий Райкин, Леонид Утесов, Клавдия Шульженко. Я помню чаепития с их участием в нашем доме. Я отметил для себя, что Райкин в компании отнюдь не был веселым человеком — лишь иногда шутил и скупо улыбался.

Леонид Утесов, мама и папа (справа). Утесов обожал маму

Мама с В. Гергиевым. Карнеги-Холл, Нью-Йорк, 2005 г.

Нина Ургант с мамой. Конец 1970-х гг.

Мама с Клавдией Шульженко. Дворец искусств на Невском

С В.П. Соловьевым-Седым. 1975-77 гг.

Евгений с мамой, 2005 г.

Как я служил в ансамбле песни и пляски

Бабушка Рахиль Исааковна Гуткина с маленьким Евгением. После войны

С дедушкой, Абрамом Осиповичем Гудкиным и сестрами, Евгений справа. После войны

До 13 лет я обучался фортепиано, а потом бросил музыкальную школу. Но вскоре мне захотелось вернуться к музыке. Выдающийся виолончелист Эммануил Григорьевич Фишман сказал, что слух у меня прекрасный и нужно играть на струнном инструменте, но для виолончели уже поздновато. И отвел меня, тогда уже 14-летнего, к преподавателю контрабаса Вайспапиру, а тот сказал: «беру». Так в моей жизни началась контрабасовая эпоха.

С третьего курса музыкального училища меня забрали в армию. Я служил в ансамбле песни и пляски, играл на контрабасе и домбре-бас. В общей сложности отслужил 3 года и 6 дней, отработал 700 концертов! С начальником этого ансамбля, Матвеем Ивановичем Запорожцем (ему уже более 90 лет), у нас до сих пор прекрасные отношения... Бесконечные репетиции и концерты — мы почти не спали, жили без режима, питались, где и чем Б-г пошлет, но ансамбль мне очень многое дал: именно там я стал профессиональным музыкантом. Ведь вместе со мной служили превосходные музыканты из филармонии, ведущих театров. Среди «сослуживцев» был Александр Макарцев, лучший балалаечник в стране. Когда я впервые встал там за контрабас, у меня даже колени тряслись!

В армии. Ансамбль песни и пляски, 1963-66 гг.

После армии я поступил в консерваторию к Петру Абрамовичу Вейнблату, у которого училась вся контрабасовая гвардия страны. Закончил я консерваторию у профессора Курбатова — концертмейстера группы контрабасов у Мравинского.

«Не вылезай из фрака!»

Я очень любил контрабас, играл в оркестре, но у меня всегда была мечта — дирижировать. Мне все время казалось, что дирижеры что-то не досказывают. И хотелось самому встать за дирижерский пульт.

Педагоги подтвердили, что у меня есть все данные, чтобы стать дирижером. И в 1975 году, когда мне был уже 31 год, я поступил на дирижерский факультет. В общем-то, это обычная практика. Многие дирижеры точно так же ранее закончили другие факультеты. Как сказал Геннадий Рождественский, «Юный дирижер редко становится мыслителем в музыкальном произведении».

Я вспоминаю консерваторию как самое красивое и лучшее время в своей жизни. Мы учились у авторов учебников. По коридорам ходили живые легенды — вот идет Шостакович, а ты стоишь и не веришь своим глазам!

Газета «Музыкальные кадры», 1969 г.

У нас преподавали величайшие люди: Серебряков, Мусин, Шерман, Симеонов, Дмитриев, Федотов... Заканчивал дирижерский факультет я у Григория Ержемского, автора книги «Психология дирижирования». Я даже присутствовал на его защите докторской диссертации в Университете. Идея Ержемского в том, что психология дирижирования оркестром сродни психологии межличностного общения. Многие дирижеры делают много лишних движений, а Ержемский предостерегал: «Не вылезай из фрака!».

В общей сложности в училище и консерватории я проучился 17 лет — больше, чем учится врач... Но, наверное, я уже и есть врач — человеческих душ.

Запись на радио с оркестром им. Андреева в Телевизионном театре на Каменном острове. 1982-3

«Я чувствовал, что я в облаках»

Моя карьера дирижера началась с оркестра детской музыкальной школы, где я был завучем (помню, поэт Марк Яковлев мне улыбался и грозил: «Ну, завуч, погоди!»). Помню это чувство, когда я впервые встал за дирижерский пульт: мне казалось, что я в облаках, что я улетаю...

Детские коллективы, которыми я дирижировал, занимали все призовые места на конкурсах, с одним из них с триумфом съездили в Финляндию. Так начала воплощаться моя мечта.

«Оркестр — это как женщина, с которой живешь»

С 1979 года я начал гастролировать по СССР. В то время практиковался обмен дирижерами. У меня не было постоянного коллектива — я разъезжал по городам, где есть симфонические оркестры. А коллективы в нашей стране всегда были супер профессиональные.

Во дворце Белосельских-Белозерских, 2000-е

Это было здорово: я дирижировал множеством программ, набрал огромный опыт работы с разными коллективами. Самая большая радость такой работы — в том, что тебя понимают. И я, в свою очередь, старался сделать так, чтобы меня понимали, найти с музыкантами в каждом коллективе общий язык. Со временем ты начинаешь чувствовать оркестр, как чувствуешь в разговоре человека. Музыканты чуткий народ. Они сразу видят, с кем имеют дело. Ты только поднял руки, дал ауфтакт — а им уже ясно, кто ты, какого уровня дирижер: «хороший», «нормальный» или «слабенький».

Откуда берется представление о злом, надменном, грубом дирижере? Это, мне кажется, миф, созданный самими музыкантами, — ведь у многих есть чувство неудовлетворенности от того, что они не стали дирижерами. Я уверен, что человек, родившийся в культурной семье, имеющий внутреннюю культуру, воспитывавшийся в консерватории у лучших педагогов, не может быть хамоватым. Я не говорю с оркестром резко или жестко, не делаю музыкантам замечаний, а прошу.

Во дворце Белосельских-Белозерских, 2008-9

Власть над коллективом, вне зависимости от конкретной сферы, может вскружить голову только ограниченному человеку. У меня нет чувства, что я повелеваю оркестром. Я испытываю только радость от сотрудничества и совместного творчества. Я и в жизни не хочу повелевать и руководить женщиной, с которой живу, ведь это моя семья. Вот так же и с оркестром. На артистов не надо злиться, их надо любить и понимать.

И мне приятно спустя годы и десятилетия встречать музыкантов, с которыми когда-то играл, узнавать их и видеть, что они меня узнали. Подходит ко мне возле Оперного театра человек: «Вы меня помните?» — «Конечно, вы тромбонист. А вы меня помните?» А он: «Да я вашего Вагнера никогда не забуду!». Это для меня праздник.

«Извините, но ударник пьян»

Бывали ли у меня случаи столкновения с музыкантами? Случалось, конечно. Как правило, тогда, когда музыкант оказывался не в нужной кондиции. Однажды я дирижировал в консерватории спектаклем «Волк и семеро козлят» (Мусин прозвал этот спектакль «Волкирия»). Там всегда был аншлаг, приходили мамы с детьми; начало спектакля в 11:30 — зал полон. Перед спектаклем я всегда спускаюсь в яму — проверить, все ли в порядке, у всех ли лежат ноты. И вдруг вижу — ударник сидит никакой, с закрытыми глазами. А партия ударных там жуткая, если хоть что-то не так, солисты не смогут вступить. Подхожу к инспектору оркестра: «Толя, я не смогу начать спектакль, пока вы не замените музыканта, он же пьян!». Побежали в класс ударников, взяли кого-то из студентов, начало пришлось задержать на полчаса.

Потом выяснилось, что у музыканта что-то стряслось дома, и он с горя напился. Он извинился — я простил, наказывать его не стал.

Великие дирижеры и в моей жизни

У настоящего дирижера должен быть целый комплекс умений и знаний. Нужно иметь не только хорошую техническую базу, но и иметь свое видение произведения и много. Если это оперный спектакль, необходимо досконально знать литературный источник. Дирижер — не просто руководитель оркестра. Это человек, который должен многогранно, во всех аспектах знать то, что он будет делать с тем или иным творческим организмом.

Каких дирижеров я считаю выдающимися? Из тех, кого я лично видел и слышал, это Евгений Мравинский, Рикардо Мути, Евгений Светланов, Зубин Мета, Герберт фон Караян. Но безусловный идеал для меня — Геннадий Рождественский: это необыкновенное владение оркестром и самим собой.

Зубин Мета — Евгению. 1989 г.

С Рикардо Мути, зал Аvery Fisher Hall, Нью-Йорк, 2008

С ним я познакомился, когда мне было 17 лет. Это был концерт на открытом воздухе, играли Гершвина «Американец в Париже»: Рождественский позвал дирижировать молодого Темирканова, а сам «солировал» — сел в свою Волгу и сигналил.

«Вы не могли бы сыграть Пятый концерт Сен Санса?»

Мне повезло играть с превосходными солистами. Один из самых любимых солистов — его я буквально боготворил — был пианист Николай Петров. Сотрудничество с ним вышло случайно. Ко мне подошел главный дирижер филармонии и попросил: «Простите, я знаю, что у вас репетиция, но у нас на гастролях выдающийся пианист, и мы не додали ему концерт. Вы могли бы сейчас поменять план репетиции и подготовить с ним Пятый концерт Сен Санса?» Мы тут же посмотрели партитуру и играли прямо с листа. Страшно было — не то слово, но этот солист был невероятно «удобен», мы тут же сыгрались.

С Николаем Петровым — пианистом, лауреатом конкурса Вана Клиберна в Техасе, народным артистом СССР, 2005 г.

Я играл почти со всеми оперными солистами Киевского театра оперы и балета, нашей Мариинки... Особенно вспоминаются Владимир Селивохин, Александр Мндоянц, виолончелист Давид Григорян.

Расстались, пожав друг другу руки

В 90-е годы, когда все закрывалось, я, наоборот создал на базе Ленконцерта свой собственный коллектив — «Камерный филармонический оркестр». Спонсором была одна латвийская фирма. Я набрал музыкантов высшего класса: Олег Соболенко, Виктор Кулешов, Вадик Глуз... Духовики были просто «коллекционные». Некоторые потом стали работать у Темирканова. Мы много гастролировали. Но после каждых гастролей теряли кого-то из музыкантов. Происходило это так: мы находимся в стране с концертом — музыкант отлучается, играет конкурс в какой-то местный коллектив — и прощается. И после очередных гастролей мы расстались, пожав друг другу руки.

Я обожал их всех. Один из трубачей, встречая меня, до сих пор начинает подскакивать от радости: «Маэстро, неужели я снова вас увидел?».

Что я больше всего ценю в музыканте? Откровение как высшую форму изложения мысли. Откровенность, свое отношение к исполняемому произведению с элементами импровизационности. Тогда это музыкант-лидер уровня концертмейстера группы. Что происходит, если его мысли не совпадают с моими? Ничего страшного, мы всегда найдем общий язык. У меня не находится общий язык с музыкантом только в одном случае: если он перебрал на банкете.

Наставник-«Вундеркинд»

В опере Даргомыжского «Русалка» я однажды решил сделать вступление как отдельную «картинку», в другом темпе. В антракте — а у музыкантов принято говорить в антракте с дирижером — ко мне подошел концертмейстер и сказал: «Как так, ведь темп не должен был меняться?». Я подумал: может, я неправ? Говорю сам себе: «Женя, подумай, может, ты неправ?». И я подошел к Маргарите Хейфец, которая всегда была для меня главным арбитром. Она сказала: «Женя, такая интерпретация мне и в голову не приходила, но вы меня совершенно убедили, я с вами полностью согласна!».

Маргарита Хейфец была моей наставницей, очень помогала мне в бытность начинающим дирижером. Помню, мама меня иногда одергивала: «Женя, сколько можно говорить с ней по телефону?!». В музыкальном мире у нее было прозвание «Вундеркинд». О ней еще в студенческие годы говорили, что ее место — напротив (то есть, напротив консерватории, в Мариинке). Она была виртуозной пианисткой и могла в одном отделении сыграть соло, а во втором — дирижировать симфонией. Если бы она жила с такой фамилией на Западе, то прославила бы страну.

«Ребе, освятите мне магендавид!»

Мой папа родился на Украине и учился в хедере, свободно знал идиш. Он никогда не скрывал свое еврейство. Он много рассказывал мне о предках. Его папа (мой дед, которого я не застал), Мендель Шевелевич, был управляющим табачных фабрик. Их владелец, табачный магнат Белоусов, однажды подарил деду на день рождения дом в Прилуках.

Живя в Ленинграде, папа не решался заходить в Синагогу, потому что занимал ответственный пост. Я же в молодости прибегал сюда на Симхат Тору — тут бывала вся наша консерватория и училище (правда, некоторых девочек после этого отчислили).

Отец, 1998-9 гг.

Я несколько лет жил в США и ходил там в синагогу. Но там все как-то по-другому, не так, как здесь. В 2000 году сильно заболел мой папа, я на тот момент уже вернулся в Петербург. Я пришел к рав Певзнеру в синагогу и спросил: «У меня папа болеет. Что мне делать? Может, прочитать какую-то молитву? Или освятить магендавид? (я всегда ношу на шее магендавид ювелирной работы, изготовленный специально для меня)». Рав Певзнер объяснил, что магендавиды не освящают. Он понравился мне с первой секунды, я почувствовал в нем чуткого, доброго человека. Он тогда меня очень поддержал. Отца мы похоронили по еврейскому обряду в Нью-Йорке. А мои бабушка и дедушка покоятся здесь, на Еврейском кладбище Петербурга.

Могила отца на еврейском кладбище в Нью-Йорке

Как я стал режиссером

Гастролирующим дирижером я являюсь по сей день. Но с середины 90-х параллельно у меня появилась еще одна специальность: режиссер.

Литературная и режиссерская жилки у меня проявились давно. В молодости я подрабатывал внештатным корреспондентом отдела культуры в газете «Вечерний Ленинград», много печатался.

Впервые в истории «Вечорка» опубликовала не только текст, но и ноты! Это песня, написанная Евгением Карасиком.

В молодости я сотрудничал со студией документальных фильмов, и еще меня привлекали к подготовке массовых пионерских и комсомольских праздников. В 1970-е годы я сделал День молодого рабочего в БКЗ «Октябрьский» и заработал колоссальные по тем временам деньги — тысячу рублей. Изначально меня просили просто помочь режиссеру, а тот сказал: «Делай все сам». Я использовал много фрагментов кино, балет, пригласил штук 5 или 7 хоровых коллективов, оркестр мюзик-холла. В моем распоряжении была допотопная техника, но первоклассные помощники. Например, заведовал звукоцехом племянник Рамсула Гамзатова.

В середине 90-х я познакомился с директором нью-йоркского телеканала WMNB Иваном Менджерицким. Он пригласил, чтобы сделать передачу «Маэстро» обо мне как дирижере. Ну а потом он позвал меня, чтобы посоветоваться по подбору музыки для одной из передач. Я подсказал. Он восхитился: «Блеск, здорово». А потом попросил сделать несколько сюжетов. Так я стал его собкором по Петербургу. Первый сюжет, о Гергиеве, я прислал ему на кассете. Потом появились новые сюжеты, героями которых стали Гия Канчели, Давид Голощекин, Башмет, Игорь Дмитриев, Людмила. Макарова, Леонид Неведомский, Владимир Татосов... В общей сложности — десятки интервью, которые шли по русскоязычному телевидению Америки.

Евгений Карасик в Большой Хоральной Синагоге Петербурга. Июнь 2019 г.

Профессии дирижера и режиссера во многом похожи. И тот, и другой мыслят и творят. И тот, и другой — художники, и оба используют одни и те же краски: любовь, драма, ненависть, сумасшествие, откровение... В моем случае две эти ипостаси — дирижер и режиссер — взаимно обогащают друг друга.

С кинорежиссером Ефимом Грибовым в США, создателем фильма «Мы едем в Америку» по Шолом-Алейхему, 2009 г.