«Я ничего не знал, только удивлялся плохому отношению Гринбергов к Лизе, такой приятной и доброй, и называл их Монтекки и Капулетти». Михаил Цойреф рассказывает историю предательства и давней семейной распри.

Алка, моя жена, оказалась в Одессе летом 1978-го, когда мы поехали в наш первый отпуск. У человека, воспитанного на Бабеле, Куприне и Паустовском, всегда есть особые ожидания от встречи с Одессой. Но, кроме нескольких забавных случаев (бросила письмо в уличный почтовый ящик и автоматом повернулась, чтобы идти, а сзади раздался окрик: «И ппашшла, и ппашшлааа!» - ящик был без дна, и письмо просто упало на пол), никакой «Одессы» не произошло. Даже «старенькие дворники» в белых фартуках, поливавшие дворики из шлангов в утреннем солнце, которых я всегда раньше встречал по пути с вокзала на улицу Жуковского, и те куда-то исчезли. Только в парадном у Нойки, маминого дяди, все так же, как в детстве, было темно и пахло кошками. Мама ведь была одесситкой, и там все еще жили Гринберги – бабушкины братья.

Гринберги

Все Гринберги к старости приобретали замечательного благородства серебряную седину – сияли, как бобры, и были очень значительны. Удивительное дело: ни от кого из них, всю жизнь проживших в Одессе, я ни разу не слышал ни знаменитых одесских интонаций, ни словечек, которыми в кино так и сыплют «настоящие одесситы». В их среде это считалось дурным тоном. Зато были и пикейные жилеты, и белые костюмы, и соломенные шляпы. А еще они любили, вернувшись с работы на дачу, обедать на открытой веранде с виноградом и, усадив меня, как большого, рядом, пить со мной домашнее столовое вино.

Их было две сестры – Циля, моя бабушка, и Ревекка. И два брата с библейскими именами – Исер (в семье его звали Ися) и Ной (Нойка). И к старости они имели вполне библейский вид. Были они серьезными инженерами. В начале 1930-х братья построили две дачи у моря, в Аркадии. Прекрасные каменные дома под красной черепицей, стоявшие друг напротив друга, исключительного качества и прочности. Когда, во время обороны Одессы, в 200 метрах от дач на узкоколейке, ведущей к береговым батареям, взорвались два вагона снарядов, у домов лишь выбило стекла и кое-где слетела черепица.

Нойка и Исер.

1941 г. Нойка еще в 1920-е годы руководил крупным строительством и даже имел персональную пролетку с возницей. Ися же в те годы профессорствовал и женился на своей студентке – работнице джутовой фабрики, рабфаковке Лизе Максименко. Их папа, Яков Гринберг, - мамин дед, человек очень религиозный, мысли не допускал о таком браке и так до конца своих дней, живя в местечке Ярмолинцы, и не узнал об этом.

В тридцать седьмом Ися руководил огромным строительством Одесского водопровода и был арестован по делу о заговоре его, водопровода, отравления. Расстрельное дело. Но, будучи человеком исключительного мужества, он не признавался и ничего не подписал. Полтора года во внутренней тюрьме одесского НКВД и … повезло. Берия сменил Ежова, дело закрыли и тех, кто еще не признался, отпустили. Вышел из дома рыжим, вернулся совершенно седым и больным. Детей у них после этого не было.

Пока он сидел, его жену, ту самую рабфаковку Лизу Максименко, прятали по родственникам, пересылая из местечка в местечко. И ведь уберегли. Кстати, примерно в то же время ее братья сгинули в лагерях по делу КВЖД, где один из них служил в Манчжурии. Погиб он в лагере ужасно, как генерал Карбышев (обливали водой на морозе, пока не превратился в статую).

Предательство

Потом война. Гринбергов сразу мобилизовали, и всю войну они строили фронтовые аэродромы. Точнее так: сначала, отступая, взрывали, потом уже строили. Когда немцы подошли к Одессе, Ися организовал эвакуацию жен и сестер с детьми. То есть, и моей бабушки Цили, и мамы-школьницы тоже. И сестры своей жены - Маруси (Муси) Максименко.

Ехали под бомбежкой, ждали на станциях, запруженных толпами беженцев. Обокрали их, конечно, на первой же пересадке – обычное дело. В Ставрополе застряли и выбрались чудом: Нойка оказался недалеко на фронте – приехал на военной машине и всех в кузове повез через горящие станицы дальше от немцев. Как-то очутились в Махачкале. Оттуда должны были на пароходе через Каспийское море и дальше, в Среднюю Азию. Но так вышло, что сначала Соня, жена Нойки, а потом и сестра Ревекка свалились в тифу. Немцы наступали. И вот тут это и случилось. Муся и Лиза, сестры Максименко, просто сели в поезд и поехали дальше, оставив Гринбергов на милость судьбы.

Но все выжили. Соню и Ревекку выходила моя бабушка Циля. И в 1942-м, когда немцы заняли уже почти весь Северный Кавказ, под бомбами на грузовом судне, а потом в теплушках через пустыню Кара Кум добрались до Сталинабада.

Схема семейных связей - для удобства читателя

Таки что вы думаете? После войны Ися простил своей жене это предательство. Вымолила. Только вот условие поставил. Чтобы ее сестра Муся на пушечный выстрел не приближалась к их дому. Ни она сама, ни ее детки. Долгие годы семья не хотела видеть и Лизу, но потом как-то смягчились. Убедили себя в том, что во всем виновата Муся - старшая сестра, подлая интриганка. И ради любимого брата Лизу терпели.

Семья Гринбергов. 1949 г.

Я, конечно же, всего этого не знал, когда был подростком, и только удивлялся плохому отношению Гринбергов к Лизе, такой приятной и доброй, у которой всегда, когда я возвращался с моря, в холодильнике был для меня настоящий южный компот и мои любимые вареники с вишней. Думал, что все это какие-то тайные женские дела, их давнее несогласие с этим «морганатическим браком», и называл их Монтекки и Капулетти.

1956 г., одесский вокзал. Гринберги, мама автора (3 справа, между двумя пожилыми людьми), автор (маленький мальчик) с сестрой Яной.

Ревекка и автор с сестрой Яной. 1958 г. На веранде той самой дачи в Аркадии.

Гринберги уходят

В 1964-м умерла бабушка, в 1972-м Ися, в 1974-м Ревекка, не оставив детей. Лиза стала единоличной владелицей квартиры на Ласточкина и дачи в Аркадии. И первое, что я застал, приехав летом в Одессу это Мусю со чады и домочадцы на веранде дачи, куда путь ей был заказан, пока дядя был жив.

А Гринберги постепенно вымирали. К моменту нашего отъезда в Израиль остались только старенький Нойка с незамужней дочерью Аней. Вскоре и он лег на втором еврейском кладбище рядом с братом и сестрами. И Аня, вечно больная, беспомощная, осталась совершенно одна на большой даче в Аркадии в это смутное постперестроечное время. Была она кандидатом химических наук, и ее подруга, давно уже живущая в Штатах, выписала ее по программе для научных работников к себе в Вашингтон.

Аней овладел суеверный ужас. Такой иррациональный страх: Максименки ее не выпустят живой. Что-то произойдет. Устроят церемонию Вуду, не знаю что, но она тут и погибнет. Старая, но все еще крепкая и деятельная Лиза предложила помощь в делах отъезда деньгами, лекарствами и хлопотами. А Аня всего лишь подпишет нужные бумаги, предоставив право пользоваться квартирой и дачей детям Муси Максименко. Но все останется как было и, если Аня захочет приехать погостить в Одессе, то ЕЕ квартира и ЕЕ дача будут немедленно ей предоставлены – она остается единственной хозяйкой.

Возвращение

Аня благополучно уехала, несколько лет не думала возвращаться даже в гости. Но постепенно, по мере появления американского самоощущения, осмелела и решилась приехать на лето в Одессу. Все было, как договорились – она поселилась на собственной даче, купалась и кушала сливы с того самого дерева, на котором мой папа в 1948, еще будучи женихом сломал большую ветку, демонстрируя ловкость, когда мама привела его знакомить с семьей.

Но что-то не давало ей покоя, что-то было не так. И она решила пойти к нотариусу и перечитать документы. Вот тут-то и началось. Ни под каким видом она не могла эти документы заполучить. Тогда она наняла адвоката, угрожала, платила американские деньги и наконец добилась – показали. Но по этим документам выходило, что она свое имущество подарила семье Максименко.

Вот так-то. Она решила – буду судиться, воевать. За мной правда, Госдеп и шестой флот США.

Обстоятельства, однако, потребовали ее возвращения в Вашингтон. Уехала, твердо намереваясь вернуться в Одессу восстановить справедливость и наказать.

Эпилог

Вскоре по возвращении Аня почувствовала себя плохо. Через два месяца ее не стало.

В отличии от библейских, мои Ревекка, Исер и Ной не оставили потомства. Так и завершилась история семьи Гринбергов в Одессе.

Отломанная папой в 1948-м от дерева Гринбергов ветка - и есть мамина семья, пустившая корни на земле Израиля в 1990-м году.