Все проекты
Общину поддержали 30125 раз

Герой русско-японской войны, создатель Еврейского легиона в британской армии. Как создавался роман об Иосифе Трумпельдоре

Мы попросили петербургского писателя Александра Ласкина рассказать о том, как у него шла работа над весьма необычным по жанру и стилистике романом «Мой друг Трумпельдор» (2017 г.)

– Как возникла идея книги о Трумпельдоре?

– Эта идея родилась из некоторой растерянности. После того как я закончил книгу «Дом горит, часы идут», посвященную Николаю Блинову, – русскому студенту, вставшему на защиту евреев во время Житомирского погрома 1905 года, – у меня возникло ощущение пустоты. О чем писать дальше? Года на полтора я вернулся к своему давнему персонажу импресарио Сергею Дягилеву – в результате появилась книжка «Дягилев и…», вышедшая в 2013 году в московском издательстве «НЛО». Одновременно я присматривался к разным историческим сюжетам, искал нового для себя героя. Очень хотелось, чтобы это опять была еврейская тема. Ведь эта тема принесла мне возможно самые счастливые минуты и часы моей литературной биографии. Прежде всего, открытие стелы в память Николая Блинова в кампусе студенческого городка израильского Ариэльского университета. Да и поездка в Житомир, где вышло украинское издание книги, была для меня очень важна. Помнится, я попросил студентов и преподавателей Университета, где проходила презентация книги, проголосовать за то, чтобы в их городе появилась мемориальная доска, посвященная Блинову, – и поднялся буквально лес рук.

Итак, я читал разные материалы – и примеривался. Этот? – думал я. – Нет, все же вряд ли. Может, тогда этот – нет, тоже не подходит… Когда я узнал о Трумпельдоре, то что-то мне померещилось. Во-первых, Трумпельдор – русско-еврейский герой. Петербург в его жизни значит не меньше, чем Палестина. Даже более того. Он – герой не двух, а трех стран. Один из самых смелых солдат русско-японской войны. Человек, прекрасно показавший себя во время плена и заслуживший благодарность японского императора. Ну и, конечно, первопоселенец Палестины...

– Что для Вас было главным в этом человеке?

– Конечно, это очень странная натура. Когда вокруг ничего не происходило, Иосиф скучал и маялся. Затем – с приближением опасности – вновь обретал уверенность… Для исторического автора тут есть серьезная опасность. Нужно избежать излишнего пафоса – уж больно много поводов для восхищения…

Семья Трумпельдор. Стоят слева направо: Самуил, Герман. Сидят слева направо: Фейга, Дора, Софья, Вольф, Иосиф, полулежит – Михаил. Ростов, 1888. Архивное фото.

Чтобы не впасть в преувеличение и сохранить объективность, я решил написать книгу от имени его друга. Был такой человек Давид Белоцерковский. Буквально на всех этапах жизни Иосифа – он рядом с ним. В Порт-Артуре, в плену, в Петербурге, в ссылке в Финляндию, в Палестине… При этом люди это очень разные. Если Иосиф существовал вне быта, то Давид был человеком практическим. Поэтому он не только преклонялся перед приятелем, но спорил с ним и даже выражал недовольство. Есть своя правда у Иосифа, но есть правда и у его приятеля – наверное, потому они так нуждались друг в друге. Кстати, реальный Белоцерковский написал книгу о Трумпельдоре – она вышла в Берлине в двадцать четвертом году. По моей воле и, как вы догадываетесь, при моем участии он пишет вторую книгу о друге. Ему сильно за семьдесят, а, значит, он подводит итоги собственной жизни…

Впрочем, прежде чем взяться за работу, мне нужно было побольше о Трумпельдоре узнать. Я начал с петербургских архивов…

– Как была организована ваша работа в архивах? Что именно вы искали? Были ли неожиданные находки?

– Недавно я наткнулся на фразу Юрия Лотмана, сказавшего, что исследователь, как и врач, должен знать все. Если не все, то максимально много. К тому же, в работе архивиста часто действует знаменитый принцип: «шел в комнату – попал в другую». Иначе говоря, думаешь, что отыщешь это, а натыкаешься на что-то не менее важное. Больше всего работа в архиве похожа на труд археолога. К примеру, ты понимаешь, что здесь был древний город, но не можешь планировать, что тебе достанется – осколки кувшина или горсть монет… В книжке есть глава об участии Трумпельдора в студенческих волнениях, связанных со смертью Льва Толстого. Сначала я нашел докладную записку ректора Петербургского университета, в которой он отчитывается перед своим начальством. Потом – листовки, которые в эти дни были расклеены в университетских коридорах. Затем мне попался протокол обыска в квартирах петербургских палестинофилов… Казалось бы, что общего между этими документами – к тому же, они находились в разных фондах. Вместе с тем, тут есть общий сюжет, некая история, которую, когда я это понял, мне оставалось рассказать.

И. Трумпельдор в форме студента Петербургского университета. 1910-е годы. Архивное фото.

 

Д. Белоцерковский в форме студента Петербургских аграрных курсов. 1910-е годы. Архивное фото.

– Ну а как шла работа в израильских архивах?

– Когда я отправлялся в Израиль на «поиски Трумпельдора», я не знал, что весь архив Иосиф привез в Палестину. Я думал найти что-то, а мне открылось практически все… Хотя Израиль я не считаю «чужой страной», но все же для человека, не знающего иврита, тут есть ограничения. Я их легко преодолел благодаря тем людям, которые приходили мне на помощь. Поездка на открытие памятника Блинову подарила мне друзей – и они сразу откликнулись. Потом включились друзья и знакомые друзей. Вообще в Израиле связи образуются очень быстро. Моя «цепочка» быстро привела куда надо – в архив Истории сионизма в Иерусалиме. Здесь находится больше всего трумпельдоровских материалов. Это десятки тысяч документов. Кстати, сам архив Истории сионизма это – шесть этажей, два на поверхности, а четыре под землей. Так что если что-то произойдет, то хранящиеся здесь бумаги это не затронет… Среди того, что я нашел, есть открытия поистине фантастические. Письма сослуживцев Трумпельдора по русско-японской войне. Приветствие сионистскому съезду от имени солдат-евреев, находящихся в плену. Переписка Трумпельдора с сестрами… Так – фрагмент к фрагменту, подробность к подробности – для меня складывалась картина прошлого.

Иосиф Трумпельдор в Тель-Хае. 1920. Архивное фото.

– В чем особенность художественной реконструкции биографии? Исходя из чего, вы восстанавливали и домысливали характеры своих героев, а также особенности речи рассказчика?

– Конечно, тут есть своего рода «квадратура круга». С одной стороны, реконструкция предполагает нечто объективное – факты и документы, а с другой, субъективное – попытку понять ход мыслей и логику поступков. Как говорил Юрий Тынянов, «я начинаю там, где кончается документ». Вот этим я и занимался – старался угадать, что там, за документом? После него и до него? В этом еще один плюс найденного мною приема – уж насколько хорошо Белоцерковский знал своего друга, но что-то понимал по-своему, не так, как другие. В строго-научном тексте мне надо было бы найти еще сто двадцать пять доказательств, но тут я мог ориентироваться на свою интуицию – и на интуицию персонажа.

Ну и разговорная интонация, о которой вы упомянули, очень мне помогла. Главный вопрос, который задает себе исторический автор, – как преодолеть дистанцию, разделяющую нас с минувшим? Как прошлое сделать настоящим? Конечно, Давид вспоминает через много лет, но все же он – непосредственный участник событий. Так что температура повествования тут повышается до самой высокой точки.

– Вы обращаетесь в своем творчестве к героической теме. Блинов, Трумпельдор – героические, неординарные личности. С чем это связано?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Как видно, не мы находим своих героев. Так же как не мы выбираем своих родителей или детей… Почему я, человек не самый решительный, никогда не поднимавшийся на ту высоту, на которой жили они, занялся этими историями? Кстати, и других моих персонажей – в частности, Сергея Дягилева или подругу Осипа Мандельштама Ольгу Ваксель – отличала пассионарность. Мало того, что они преодолевали реальные препятствия, но придумывали дополнительные и тем самым осложняли свою жизнь… Между этими людьми есть общее – они выражали себя не только через стихи, прозу или музыку, но через поступки. Говоря в общем, через биографию. Чтобы что-то о них понять, следует рассказать их жизнь до конца.

– Кстати, у Вас Трумпельдор часто говорит «эйн давар», что на иврите обозначает «нормально», «могло быть лучше, но и так ничего». Вы это придумали – или у него действительно была такая присказка?

– Об этом я прочел в неопубликованных (и хранящихся в архиве истории сионизма) записках брата Иосифа Альфреда. Мне показалось, что это его характеризует. Самое невероятное для него было нормально. Кто-то другой захлопал бы крыльями, запричитал, обратился бы к Б-гу или черту, а он только и скажет, что «Эйн давар». Кстати, это очень отличает его от Белоцерковского, который этим реакциям постоянно удивляется.

Похороны И. Трумпельдора. Палестина. Тель-Хай. 1920. Архивное фото.

– А как складывалась Ваша работа московским издательством «Книжниками»? Кажется, это ваш первый совместный опыт?

– Складывалась замечательно. Все происходило необычайно быстро – быстро прочли, быстро приняли решение, быстро выпустили в свет… Когда автор задумывает книгу, он старается представить не только своих будущих героев, но то издательство, где, возможно, она будет напечатана. Мне сразу представились «Книжники» и серия «Проза еврейской жизни». Так что «сон в руку» – именно так все и получилось… «Книжники», безусловно, одно из моих любимых издательств. Им мы должны быть признательны за аутентичного И.-Б. Зингера (переведенного с идиша, а не с английского), за Шалева, Агнона, Филипа Рота (и за его однофамильца Йозефа Рота), Примо Леви. Недавно вышли две книги Дойвбера Левина – питерского писателя, погибшего во время войны. Левин входил в компанию обэриутов вместе с Даниилом Хармсом и Николаем Олейниковым, и писал прекрасную обериутскую прозу с явным «еврейским акцентом». Это проза настолько талантлива, что ей, по сути, не нужен сюжет – она «держится» исключительно выразительностью стиля. Когда-то о Левине я слышал от петербургского писателя Геннадия Самойловича Гора – старшего товарища моего отца, но совершенно не представлял, насколько это здорово.

Александр Ласкин. Фото Александра Чиженка.

– Кто Ваш следующий герой?

– Честно говоря, не знаю, но постоянно об этом думаю. Ярких людей достаточно, но мне хотелось бы чего-то такого, о чем не знает никто. Или почти никто. Вот так как это вышло с Блиновым или Трумпельдором. Ну а для этого необходим архивный поиск. Пожалуй, это главное условие для того, чтобы в историческом персонаже я увидел своего героя… Пока же этот вопрос остается открытым, я могу сказать о книжке, над которой активно работаю сейчас. Это книжка не моя – вернее, не совсем моя. Я готовлю к публикации дневник своего отца – петербургского писателя Семена Ласкина. Он вел его на протяжении почти пятидесяти лет. Можно было бы оставить дневник в том виде, в котором он существует, но я поступил иначе – разбил по темам и героям. Есть тут глава «Аксенов» – здесь собраны тексты, в которых фигурирует его друг и однокурсник. Или глава «Авербах», включающая в себя записи о прекрасном питерском кинорежиссере… О Данииле Гранине, Геннадии Горе… Ну и так далее. В предисловии к каждой главе я – по праву сына и свидетеля – обсуждаю описанных им людей и связанные с ними ситуации. По сути, эта книга (она названа «Одиночество контактного человека» по фразе из дневника) есть мой посмертный разговор с отцом… Когда человек уходит, то связи с ним постепенно ослабевают. Эта работа предельно приблизила отца ко мне. Иногда мне кажется, что при его жизни я не соприкасался с ним настолько близко.

В Петербурге книгу Александра Ласкина «Мой друг Трумпельдор» можно приобрести в магазине «Кошер» при Большой Хоральной Синагоге (Лермонтовский пр., д. 2, 575-3859)

Фотографии для публикации предоставлены Александром Ласкиным.


Вконтакте

КОНТАКТЫ РЕДАКЦИИ

190121, Россия, Санкт-Петербург,
Лермонтовский проспект, 2

+7 (812) 713-8186

[email protected]

Рейтинг@Mail.ru
Яндекс.Метрика
Вход
Уже поддержали общину