Тюремная Агада

Йосеф Менделевич, знаменитый узник Сиона, один из главных участников «Самолетного дела» побывал в Петербурге, чтобы встретиться с еврейской общественностью, рассказать о событиях своей жизни и о пути к Торе. Эти удивительные жизненные истории мы расскажем позже. А сейчас речь пойдет о предметах, оставшихся у Менделевича на память о соблюдении Торы в тюрьме и лагерях, о тяжкой борьбе за свое еврейское «я» и о безусловной победе в этой борьбе.

Талит, сделанный во Владимирской тюрьме

В лагере у меня был один товарищ, еврей, которого я привел к нашей вере. Он отсидел 5 лет. Я попросил его: «Освободишься, привези мне талит катан». Выйдя на свободу, он уехал в Израиль и прислал мне бандероль. (Раз в полгода заключенные имели право получить одну бандероль весом в 1 кг). Меня вызвали к оперативнику.

– Что это? – грозно поинтересовался тот.

Я до этого в жизни не видел талит катан, но догадался, что это он. И ответил оперативнику так:

– У шотландцев бывает национальная юбка, а это – еврейская национальная майка!

– Не обманешь! – прикрикнул тюремщик. – Я знаю, это религиозный предмет! Мы его у тебя конфискуем.

Через некоторое время меня осудили за соблюдение субботы в лагере и приговорили к трем годам строгого тюремного заключения. Перед отправкой в тюрьму талит мне отдали. То ли по ошибке, то ли не хотели, чтобы я обвинил тюремное начальство в воровстве. Я понимал, что во Владимирской тюрьме талит все равно изымут и решил этого не дожидаться. Догадываясь, что в талите главное – цицит, кисти, я выдернул их и прицепил к паре шерстяных носков, какие были у каждого зэка.

Примерно так:

Я полагал, что во время обыска у особо опасных преступников, каких сажают во Владимирскую тюрьму, могут искать деньги, наркотики, оружие, но никак не носки! Если же вдруг спросят – скажу, что это из дома мне прислали носки с помпонами!

Конечно, я догадывался, что мицва – носить цицит не на носках. У меня было шерстяное кашне, которое оставил мне освободившийся товарищ. Там не густая вязка. Я вставил туда кисти. И вот так, на 7-м году отсидки, впервые за 30 лет жизни у меня появился талит катан! Я носил его под зэковской рубашкой. Объяснял: холодно, мол, вот и ношу кашне.

Конечно, по строгим меркам, этот талит не соответствует закону. Но тогда я этого не знал.

Коробок-сидур

Это копия, которую я сделал уже после освобождения. Тот «лагерный» коробок с текстами молитв утерян.

Молитвы я мелким шрифтом переписал с сидура, который удалось нелегально пронести в лагерь. Я ведь понимал, что рано или поздно сидур конфискуют. В этом коробке все молитвы: шахарит, минха, маарив, субботняя молитва. Собственно, я изготовил два таких коробка, один на всякий случай зарыл в землю на территории лагеря. Я молился между нарами, все время оглядываясь на дверь. Через некоторое время понял, что все молитвы знаю наизусть. Утром после побудки помолиться не удавалось – тут же начинался развод на работу. Но я ухитрялся вставать пораньше. Ходить по лагерю было запрещено. Но туалет для заключенных (огромное бетонное сооружение с дырками в полу) находился далеко от бараков. Рано утром я делал вид, что иду в туалет. Дело было на Урале, там все время снег. Я выкопал в сугробе яму и там молился. Если слышал, что снег скрипит, я выходил, а на все вопросы отвечал, что дышу свежим воздухом.

Дежурный офицер бесился. Предъявить-то нечего. Но он что-то подозревал и шипел: «Я знаю, ты там делаешь что-то против советской власти! В карцер пойдешь!».

Самодельный учебник иврита

В карцер я действительно попал, но не за молитву, а за соблюдение субботы и нарушение формы одежды (носил ермолку, которую сшил из обрывков ткани). В субботу у меня требовали: «Иди работай!». Я отвечал, что евреи по субботам не работают, и что я готов отработать в воскресенье. В результате на целый месяц меня отправили в карцер. Обычно туда сажали за нарушение нормы выработки на лесопилке – норма эта была непомерной, нарушителям урезали порцию. Но меня эта проблема не коснулась, я был молод, здоров, пахал как вол и еще оставалось время на то, чтобы молиться, учить и преподавать иврит. У меня был тайно переданный самоучитель иврита. До ареста мой словарный запас на иврите составлял 500 слов, после ареста – десять тысяч. Я даже написал в лагере самодельный учебник иврита. Сам сочинял рассказики, составлял упражнения. Те, кто по нему учились, впоследствии говорили, что лучшего учебники в их жизни не было.

К сожалению, он не сохранился.

В лагере мы, 8 евреев, создали что-то вроде нелегальной еврейской организации. Мы вместе боролись за права заключенных, заботились друг о друге, отдавали часть своей еды наказанным, поддерживали контакт с другими, нееврейскими группировками. Очень нас уважали украинцы и другие группы заключенных – мы были для них примером победителей. Евреи создали свое государство, добились массового выезда – все знали, что евреи умеют добиваться своих целей.

Агада по-советски в исполнении власовского офицера

Вот так это выглядит снаружи…

А внутри – «Агада» Бялика!

Среди прочей нелегальной литературы, которую мне передали (подкупив за очень большие деньги «несуна» из тюремной администрации), была «Агада» Бялика. За несколько паек белого хлеба и сахара мы подключили к делу одного из заключенных, бывшего офицера власовской армии, прекрасно владевшего переплетным ремеслом. Он переплел «Агаду» в обложку от легально издаваемого советского журнала на идише «Советиш Геймланд». (Заключенные имели право выписывать периодику, издаваемую в СССР, – «для исправления»). Лагерное начальство не могло отличить иврит от идиша, в этом и был наш расчет. А на обложке было написано и на идише, и по-русски, так, что вопросов ни у кого не возникало. Доходило до курьеза – однажды лагерный надзиратель заявил: «Вот-вот, читай про советскую родину, которой ты хотел изменить!».

Обращение, написанное за день до ареста

Продумывая угон самолета, мы понимали, что возможна неудача. Нас могут арестовать или убить. В этом случае советская власть могла заявить о нас что угодно, объявить банальными уголовниками. И мне пришла в голову мысль – оставить в надежных руках обращение, в котором мы открыто заявим о своих целях и мотивах. О том, что мы хотим спасти еврейский народ от ассимиляции и добиваемся, чтобы евреев выпустили из страны. Обращение подписано девятью именами, текст составил я. В качестве эпиграфа я выбрал слова из пророка Захарии: «Бегите из северной страны!.. Спасайся, дочь Сиона, обитающая в Вавилоне».

Полный текст обращения мы опубликуем позже.