Все проекты
Общину поддержали 29706 раз

Непедагогичный Башевис

Непедагогичный Башевис

Д-р Валерий Дымшиц о том, почему рассказы Башевиса-Зингера нельзя читать детям

Башевис-Зингер
Иллюстрация к «Рассказам для детей» Башевиса-Зингера. Источник – сайт журнала «Лехаим»

Писателей, которых изучают в школе, в классе, называют классиками. Это повелось еще с античных времен. В этом, пусть узком, но точном смысле, классиков в еврейской литературе раз-два и обчелся. Даже Шолом-Алейхем, который кое-как представлен в программе израильских и, кажется, украинских школ (один-два рассказа), в России уже ближе к домашнему чтению.

Ицхок Башевис, известный в России благодаря переводам с английского как Исаак Башевис-Зингер, таким образом, в классики не попадает. И не попадет! Потому что этот превосходный, не оторвешься, рассказчик пишет о том, о чем детям говорить не нужно.

Все его рассказы устроены приблизительно так. Ткань мироздания от долгого употребления протерлась, прохудилась до прозрачности. И сквозь потертости и прорехи, если присмотреться, видно, как за изнанкой бытия с мерзким сардоническим хохотом, с ужимками и прыжками несутся мириады бесов («мчатся бесы рой за роем»), учиняющих зло, то крупное, то мелкое, то отдельным людям, то целым народам и странам. Зло это, именно потому, что оно настоящее зло, не есть ни следствие чьих-то ошибок, ни воздаяние за грехи (такое зло – изнанка добра!), оно бессмысленно, бессистемно, слепо, беспричинно, хаотично, обусловлено только язвительным, но невеселым чувством юмора мелких бесов. Где бы ни происходило действие рассказов Башевиса: в местечках Люблинской губернии, в Варшаве или в Нью-Йорке – все это лишь меняющиеся декорации одного и того же спектакля.

Детям читать такое не то чтобы нельзя, но уж воспитывать их на такой литературе точно никто не будет. Возьмем самый невинный рассказ, «Канун Хануки в Варшаве», предназначенный как бы для детей. Во всяком случае, по-русски его опубликовали именно в сборнике рассказов Башевиса для детей. Маленький мальчик, alter ego автора (повествование идет от первого лица), убегает из хедера (зачем?), кружимый бесовской метелью, оказывается на незнакомых «христианских» улицах (зачем?), заходит в еврейский ресторан, долго и запутанно врет посетителям (зачем?), выдумывая от начала до конца свою биографию, наконец, чудом попадает домой. Но ни побег, ни ложь остаются не раскрытыми родителями. В сущности, по этой модели построены и все остальные произведения Башевиса. С такими наклонностями определенно не стать наставником юношества, зато слава в мире измученных скепсисом, переставших понимать связь причин и следствий взрослых – обеспечена.

В невеселом ХХ веке было немало писателей, поведавших о бессмысленности бытия. Можно вспомнить Кафку, можно и многих иных. Но только Башевис сумел совместить этот крайний и ставший постепенно дежурным пессимизм с упоительным мастерством рассказчика, насыщающего холодный мир своего отчаянья массой живых, фактурных, реалистических деталей. Его героям, в отличие от Грегора Замзы, не нужно превращаться в таракана, им достаточно оставаться самими собой – а именно, самыми обычными евреями, – чтобы читателю стало одновременно и страшно, и страшно интересно. Рассказы Башевиса отчасти напоминают «страшилки» про красную руку или зеленые глаза, которые так любят рассказывать дети друг другу по ночам в пионерском лагере. Именно поэтому Башевис – писатель, казалось бы, насквозь еврейский, «почвенный», даже этнографический, снискал такую популярность у нееврейской аудитории.

Башевис был непревзойденным мастером коротко рассказа. Большие, написанные в добротной европейской традиции романы давались ему гораздо хуже. Роман – порождение рационального XIX века и мало подходит для выражения сокровенных идей этого разрушительного дарования.

Страшная история еврейского ХХ века вывела Башевиса на новые рубежи славы и успеха. Он попал в США очень вовремя, как раз перед второй мировой войной, и вскоре после Холокоста стал голосом уничтоженного польского еврейства. Именно бессмысленная, не имеющая рационального обоснования, не могущая быть понятая в категориях воздаяния, не вмещаемая человеческим разумом и чувством трагедия европейского еврейства сделала Башевиса из ворчуна и скептика пророком. После войны он заговорил так, как будто все уничтоженные вселились в него как единый дибук из шести миллионов душ.

Одна из главных, горьких и недобрых, мыслей позднего Башевиса заключается в том, что американские евреи, живущие в мире торжествующего разума, в мире осмысленности и комфорта, – полные идиоты. С его точки зрения, человек, уверенный в том, что у жизни есть рациональные основания, не просто глуп, но глуп неисправимо, ему ничего нельзя объяснить. «Нормальный» человек – это польский еврей, бежавший под бомбами из Польши в Советский Союз, голодавший в Казахстане, добравшийся через разоренную послевоенную Польшу до лагерей для перемещенных лиц в Западной оккупационной зоне, а оттуда – с неимоверными трудностями – до Америки. Жизнь этих «выживших» постепенно налаживается, но транслировать свой опыт, передать кому-нибудь приобретенное ими ужасное знание они не могут в принципе.

Казалось бы «польские» рассказы Башевиса требуют специальной эрудиции, а в «американских» он откровенно издевается над своей аудиторией. Но, странное дело, чем больше Башевис нагнетал местечковой экзотики, чем злее издевался на «коренными» евреями США, тем охотнее его переводили на английский и тем больше читали. Кажется, кроме констатации выдающегося писательского мастерства, этот феномен нуждается для своего объяснения еще и в групповом психоанализе его аудитории. Но это тема для уже совсем другого разговора.


Вконтакте

КОНТАКТЫ РЕДАКЦИИ

190121, Россия, Санкт-Петербург,
Лермонтовский проспект, 2

+7 (812) 713-8186

[email protected]

Рейтинг@Mail.ru
Яндекс.Метрика
Вход
Уже поддержали общину